В тот же вечер Гусарский явился под лестницу, предварительно договорившись с Пирошниковым по телефону. Весь его вид и принесенные дары свидетельствовали о том, что он хочет придать разговору формат дружеского застолья. Он принес букет цветов Серафиме, торт и две бутылки хорошего марочного вина.
Подготовилась к визиту и Серафима, приготовив легкие закуски.
Как и положено в таких случаях, разговор поначалу касался незначащих мелочей: ремонтных работ, замужества Софьи Михайловны и поведения бывшего котенка Николаича, который за это время успел стать молодым котом и рвался на подвиги.
Подвиги заключались в периодических набегах на минус третий этаж, где у домочадцев жили несколько кошек. Но это было опасно, учитывая междуэтажные отношения.
– У меня есть хороший ветеринар, – сказал Гусарский.
– Пусть погуляет, – махнул рукой Пирошников.
Однако постепенно перешли к главному.
Стороны констатировали, что история дома вступает в новую фазу. С эвакуацией банка в доме оставались начальник охраны Геннадий, два вахтера и постовые у дверей каждого офисного этажа, которых пока еще не уволили, хотя делать им было нечего. На пятом этаже находилась бухгалтерия с двумя женщинами – главным бухгалтером и кассиром. Вот и все.
– Позвольте, а население подвалов! Домочадцы! – воскликнула Серафима, слушавшая разговор.
– Их куда-нибудь уберут, – сказал Гусарский.
– Это не так просто, – заметил Пирошников, вспомнив старика Залмана с его плакатами.
– Пока о них не будем. Они нам не мешают, – продолжал Гусарский.
Собственно, он предложил бизнес-план, в котором Пирошников был предпринимателем-исполнителем, а банк «Прогресс» – инвестором.
– Что же я буду предпринимать? – иронически вопросил Пирошников.
– То же, что и раньше. Читать стихи и двигать дом.
Замысел был грандиозный и совсем не такой фантастический, каким он мог бы показаться. Вот как он выглядел, по словам Гусарского.
После очистки дома банк вкладывает средства в перестройку второго этажа, где он находился, в культурно-зрелищное учреждение с большим залом на пятьсот мест и сопутствующими помещениями – фойе, гардеробом, артистическими, костюмерными. Называться это будет, положим, «Ток-шок Владимира Пирошникова»…
– Почему так? – спросил Владимир Николаевич.
– «Ток» – это от «ток-шоу», а «шок», потому что зрители будут испытывать шок.
У Гусарского все было продумано.
Он возмечтал пустить на конвейер вечера типа «силлаботонических практик», естественно, продумав режиссуру, используя всевозможные световые эффекты и музыку. И конечно, в конце представления зал должно тряхнуть, не без этого.
За это, собственно, и будут платить.
– А вы не боитесь, что может так тряхнуть, что никто костей не соберет? – мрачно спросил Пирошников.
Гусарский рассмеялся.
– Кто не рискует, тот не пьет шампанского! Вы подправите методику и сценарий, чтобы обойтись без жертв. Но тряхнуть должно сильно! Эффект землетрясения. Многим хотелось бы его испытать, не правда ли? Но с гарантией, что останешься жив.
– Дом может рухнуть.
– Ну, дом – это по вашей части. Договаривайтесь с ним сами… Впрочем, если эстрадный вариант вас не устраивает, то можно организовать настоящее телевизионное шоу с обсуждением проблемы дома и как его обустроить. Типа «К барьеру» или «Картина маслом». Но это менее прибыльно.
В планах Гусарского нашли себе место и издательство литературы соответствующего направления, и курсы молодых экстрасенсов, и майки с символикой…
– Я понял ваше предложение, – сказал Пирошников. – Но скажите, при чем здесь Серафима? Почему вы предложили ей уйти?
– Чистая тактика! Поверьте, я высоко ценю Серафиму Степановну как работника. Но я хотел бы полностью исключить коррупционную составляющую, как это нынче называют.
Отвечая на недоумения Пирошникова и Серафимы, управляющий объяснил, что в банке «Прогресс» большим пакетом акций владеет государство и всякое участие банка в бизнесе проходит особый контроль. И если обнаружится, что в банке работает жена человека, получившего льготный кредит, например…
– Но я не жена! – воскликнула Серафима.
– Серафима Степановна, шила в мешке не утавишь. Уже сейчас все знают, а когда ваш муж станет всероссийской звездой? А?
– Не хватало мне на старости лет стать звездой, – грустно заметил Пирошников. – Впрочем, спасибо. Мы подумаем.
Он так и сказал – «мы».
Уходя, Гусарский попросил Пирошникова устроить для банка еще один вечер поэзии, подобный «практикам». И даже обещал оплатить выступление.
– Соберемся здесь, если не возражаете, в холле. Сотрудников у меня пятьдесят человек, все придут, я гарантирую. Но уже после переезда.
– Боитесь, что дом не устоит? – усмехнулся Пирошников. – За деньги он не пляшет.
12
Через три дня после того, как банк покинул помещения на втором этаже, состоялось обещанное выступление.
Народу собралось больше, чем ожидал Пирошников. Весь первый пролет лестницы был заполнен, публика сидела даже на полу вестибюля, а зрители-домочадцы пришли со своими стульями.
Явилась и так называемая «Подземная Рада» во главе с Данилюком, как сообщил Пирошникову Геннадий, имевший точные сведения о составе этой самой Рады. Гусарский сидел на почетном месте в первом ряду, а Серафима устроилась сбоку на книжных пачках.
Пришли и Залмаи с Софьей, и Дина. Не было лишь Браткевича, да и то по уважительной причине: аспирант в подземелье следил за стрелками приборов, еще раз напомнив Пирошникову, чтобы тот не забыл включить диктофон.
Подошел и бледный юноша Август с горящим взором и пристроился ближе всех к Пирошникову, прямо на полу, как на квартирнике подпольного рокера.
Пирошников стоял у стены, перед ним находился тот же столик с книгами, в которых заранее были сделаны закладки. На этот раз он не надеялся только на свою память. Цитация предполагалась обширная.
– Дамы и господа, – начал Пирошников, дождавшись тишины, – сегодня я хотел бы сказать о предмете, который занимает меня всю жизнь, о чуде, которому я не перестаю удивляться, о радости, которую доставляет мне это чудо – чудо Русской Поэзии! Оно является порождением другого чуда, данного нам Богом, – Русского Языка – и с наибольшей силой доказывает существование этого Чуда. И если угодно – существование Бога…
На такой высокой ноте он начал – сразу, без разбега, объявил о божественном происхождении Поэзии и тут же перешел к Пушкину как главному и бесспорному для него аргументу. Пушкин, кстати, прекрасно понимал происхождение «божественного глагола» и всю подчиненность поэта Богу и даже его ангелам, как это явствует из встречи с шестикрылым серафимом.
Пирошников не часто говорил о Поэзии всерьез, слишком волнующа была для него тема. Он часто предпочитал иронизировать, пародировать собственные чувства, иначе голос начинал дрожать, а глаза
