— и никакого недомогания.
— Я заметил, что Вероника Николаевна все время крутится вокруг Егора, — вставил Грымзин. — Хорошо ли это?
— A, пустяки. Девка молодая, на свежатинку тянет, — с наигранным цинизмом хмыкнул Серапионыч. — Да и скажите, на какого черта ей такие старые хрычи, как мы с вами?
C полученными от радиста сведениями Гераклов отправился к себе в каюту. Он уже знал, что вторая ночь на яхте будет для него полна страшных и увлекательных приключений — ведь ловить агентов красных спецслужб куда интереснее, чем какого-то желтого репортеришку. A поскольку политик по своей натуре был скорее жаворонок, чем сова, то решил хорошенько выспаться, чтобы ночью свежим, как огурчик, выйти на тайную тропу.
Наблюдения Грымзина относительно Вероники и Егора во многом соответствовали действительности. Да и кто стал бы осуждать в страхе одиночества девушку, едва спасшуюся от лап сепаратистов и проведшую несколько дней на берегу дикой реки?
Около десяти вечера, когда корабль был уже давно поставлен на якорь, Вероника подошла к каюте Егора. Но повернуть ручку двери и войти внутрь ей не удалось, так как ее перехватил неведомо откуда взявшийся адмирал Рябинин.
— Что вы здесь делаете, сударыня? — строго, но учтиво поинтересовался адмирал. Вероника слегка замялась. — A, понятно, пытаетесь совратить самого юного участника нашей экспедиции, не так ли?
— Что вы, как вы можете?! — деланно возмутилась Курская.
— Да-да, не отпирайтесь! — загремел адмирал. — И я, как главнокомандующий яхтой, не позволю вам этого делать! Мы все помогаем Егору повысить свой культурный и общеобразовательный уровень — я обучаю его основам судовождения, господин Грымзин — бухгалтерскому учету, наш кок Петрович — кулинарным изыскам, господин Гераклов приобщает к ораторскому искусству, словом, мы делаем все, чтобы помочь ему стать настоящим мужчиной. A что делаете вы, уважаемая Вероника Николаевна?
— Ну, я тоже со своей стороны… — двусмысленно захихикала Вероника.
— Отставить! — гаркнул адмирал. — Вы — легкомысленная девица, у которой одни шуры-муры на уме. И если я еще раз увижу, как вы пытаетесь сбить парня с пути, то я не знаю, что с вами сделаю! Вопросы есть?
— Ах, но я так одинока! — вырвалось у Вероники. — И нет человека, который согрел бы меня. — Курская оценивающе оглядела адмирала. — A вы, Евтихий Федорович, мужчинка хоть куда. И если бы вы согласились утешить меня в эту ночь, то я готова больше не клеиться к Егору.
— Да? — только и смог сказать на это Евтихий Федорович. — Ну ладно, давайте посмотрим, на что вы способны. A заодно и на что я способен. Но учтите — я иду на этот шаг, противный моим моральным устоям, единственно ради нравственной чистоты Егора.
Рябинин галантно подал даме руку, Вероника Николаевна томно склонила головку ему на плечо, и они удалились в каюту адмирала.
Когда дверь за ними закрылась, из-за угла медленно выплыл репортер Ибикусов. Освещая себе путь фонарем под глазом, сей славный жрец второй древнейшей достал из кармана портативный магнитофончик и, скабрезно посмеиваясь, приставил микрофон к замочной скважине адмиральской каюты. Каждый выполнял свои профессиональные обязанности, как умел.
Ровно в половине двенадцатого зазвонил будильник. Господин Гераклов вскочил — ему тоже предстояло выполнение обязанностей. Но обязанностей не профессиональных, а добровольно взятых им на себя во имя служения высоким идеалам свободы и демократии.
Политик оделся и отправился на палубу. Там было довольно свежо, дул прохладный ветерок и немного моросило. И вдруг Гераклов явственно услышал, как кто-то поет песню «Взвейтесь кострами, синие ночи».
— Ага, вот они, — удовлетворенно пробормотал Константин Филиппович и двинулся в ту сторону, откуда, по его мнению, доносилась пионерская песня.
Пробираясь вдоль левого борта, Гераклов наткнулся на влюбленную парочку под зонтом — мотористку Степановну и радиста Андрюшу Oтрадина. Однако пение исходило явно не от них — радист читал своей подруге стихи некоего поэта, имя которого не помнил, но утверждал, что он лауреат Нобелевской премии:
Степановна томно вздыхала — стихи ее возбуждали.
— Извините, что тревожу ваше уединение, — сказал Гераклов. — Вы не знаете, кто тут распевает пионерские песни?
Влюбленные прислушались.
— Ума не приложу, — ответил Oтрадин.
— A что в этом такого крамольного? — пожала могучими плечами Степановна. — Вроде бы пионерские песни пока еще никто не запрещал.
— Да, конечно, — вынужден был согласиться Гераклов. Он поплотнее запахнул плащ и двинулся далее вдоль борта. A радист продолжил чтение:
Наконец, несмотря на ночную полумглу, Гераклов увидел источник пионерской песни: под парусами, натянутыми на длинный шест, который адмирал именовал «бом-брамсель-грот-шток-мачта», спиной к политику на ящике из-под тампекса сидела какая-то темная фигура. Гераклов приготовился было к решительному штурму, но вдруг поскользнулся на мокром полу и с грохотом упал на палубу. Исполнитель «Взвейтесь кострами» прекратил пение и обернулся к Гераклову. То был ни кто иной, как сам владелец яхты банкир Грымзин.
— Вам тоже не спится, Константин Филиппович? — задумчиво сказал банкир.
— Да, не спится, — ответил весьма удивленный Гераклов. — Но, дьявол побери, скажите мне, ради всего святого, почему вы тут сидите и поете такие, мягко говоря, непристойные песни?
— Все мы люди, — ответил Грымзин. — Знаете, ночь, эти паруса, напоминающие красное знамя… Вспомнилось пионерское детство, ночи у костра… Жаль, что здесь нельзя костерок разжечь и испечь картошки — техника безопасности не позволяет. A вы что, никогда не были пионером?
— Был, — пришлось сознаться Гераклову. — Но я давно порвал с этими пережитками темного прошлого!
Осторожно ступая по мокрой палубе, политик двинулся дальше. A банкир вновь затянул:
— Радостным шагом, с песней веселой Мы выступаем за комсомолом. Близится эра светлых годов, Клич пионера — «Всегда будь готов!»…
Чтоб не слушать столь ненавистную ему песню, Гераклов отправился в радиорубку. Однако в эту
