постоянным ожиданием смерти. Идти в атаку, когда каждая пуля, каждый осколок в тебя метит. Лежать под артобстрелом или под бомбежкой на вздрагивающей земле. Месяцами мучиться по госпиталям, не получать весточки с Родины, пережить гибель близких от злобной руки супостата. Это не подвиг?
Четыре года на палубе боевого корабля, за штурвалом самолета, в гремящем железе танка, в ледяной воде наводя переправу — это разве не подвиг?
А девчонки на войне? Среди мужиков, в нечистоте, всегда на глазах. Вытаскивать на себе с поля боя, под огнем, раненого, с развороченной плотью, бойца — это не подвиг?
А женщины и дети в тылу? Сутками на заводе у станка, в поле — ради хлеба для фронта и для всей страны — это не подвиг?
Подвиг… Каждую минуту переламывать себя, давить в себе страх, переносить тяготы и лишения, голод, усталость, тревогу.
Кто-то мне когда-то сказал, что в других языках (кроме русского) слова «подвиг» нет вовсе. Да и слово «родина» есть только у немногих. И понимают они его совсем не так, как мы. У них родина там, где родился. У нас — та земля, ради которой живешь и жизнь отдашь, если надо…
А подвиг — это еще и долг. Который у наших военморов был превыше всего. И совершали эти подвиги не какие-нибудь геройские киношные супермены, а простые парни и девчата. Да, кстати, и вовсе штатские. Вроде экипажа гидрографа «Шмель».
Вспоминается… Крейсируем в заданном районе. Ведем наблюдение за морем, за небом, за далеким берегом. Здесь вскоре должен пройти конвой из Исландии. Наша задача обезопасить его от подлодок. Они ведь акулами рыщут, выбирая момент для нападения.
Одесса-папа, пробравшись на корму, раз за разом бросает в кильватерную струю самодельную блесну с грузилом — рыбу ловит.
Боцман, потирая замерзшие уши, ворчит на него:
— Весь экипаж при деле, один одессит сачкует.
— А если мне рыбки хочется? — удивляется Одесса. — Скучаю я без рыбных блюд. У нас, на Черном море, чтоб ты знал, самая красивая рыба водится. И самые красивые девушки. А как поют, ты не слышал?
— Кто? — ухмыляется Боцман, — рыбки?
— Русалки! — Одесса снова швыряет «закидушку». — Мы их сетями вылавливаем. И замуж берем. От нас у них моряки-подводники рождаются…
— А как же вы?…
— Отставить пошлости! — командует Штурман.
В люке появляется голова Радиста.
— Радио, товарищ Командир. — Протягивает радиограмму.
— «Срочно сообщите ваше место», — читает Командир. — Штурман!
— Есть! — Штурман ныряет в центральный пост.
Вообще-то наше место в штабе известно, но, видать, им большая точность зачем-то срочно нужна.
Получив «место», штаб отзывается мгновенно: «Данным воздушной разведки пятьдесят миль ЮЮВ ведет бой гидрограф «Шмель». Окажите помощь».
Срочно меняем курс. Самым полным идем на помощь. Узкий корпус лодки ножом режет волну. Ныряет носом, раскатывая по палубе пенящуюся воду.
— Не поспеть, — вздыхает Боцман. — Что там у этого «Шмеля»? Один пулемет — и все его вооружение. Эх, ребята…
Флот — это большое соединение. В нем корабли, самолеты, береговая артиллерия и всякие вспомогательные службы. В том числе и гидрографическая. Очень нужная нам служба. И несут ее ребята, в основном штатские. Старательно несут. Промеры глубин, определение грунтов, сезонные течения — без этого нам никак. Наш Штурман с ними очень дружит. Да, кажется, на «Шмеле» командиром его однокашник по училищу. В общем, судно мирное, хотя во время войны мирных кораблей не бывает, каждая шлюпка свою службу несет.
В последнее время «Шмелю» обязанностей прибавилось — дозорная служба по охране водного района. Прикомандировали к нему четырех военморов, пулемет крупнокалиберный добавили, новую радиостанцию поставили.
И сейчас они с кем-то бьются. А мы на помощь идем. Поспеть бы…
В заданном квадрате командир «Шмеля» отправил донесение о прибытии на место; настроили эхолот, начали работу.
— По пеленгу 350 подводная лодка! — доложил сигнальщик. — В надводном положении.
Оповещения о ней не было — значит, вражеская. Командир доложил в штаб, там подтвердили, что наших лодок в этом районе нет.
Командир скомандовал «боевую тревогу», пошел на сближение, решив ее атаковать. Лодка чуть изменила курс и погрузилась. Шумы ее не прослушивались — то ли затаилась, то ли ушла, решив не тратить торпеды на такую незавидную мелочь. Хотя обычно немецкие подводники и такой мелочью не гнушались. Торпедируют сейнер, а в боевом журнале запишут: «противолодочный корабль».
— Отбой тревоги! Наблюдать внимательно!
Начали работу, вроде все спокойно. А через час в штабе получили радио: «Подлодка. Вступил в бой». Последнее радио от «Шмеля». Через полчаса сообщение об этом бое продублировал самолет- разведчик.
Подлодка всплыла и открыла огонь почему-то из пулеметов. Видимо, торпеды уже израсходовала, а снарядов пожалела. Огонь велся жестокий. «Шмель» беспощадно отвечал, посылая трассирующие очереди, впечатывая их в корпус рубки. Запросить помощь по радио он уже не мог. Рация разбита вдребезги. На палубе вспыхнул пожар.
Командир понимал, что немецкая лодка здесь не случайно, у нее какая-то задача и, может быть, потому она жалеет торпеды. Значит, чем дольше будет длиться этот неравный бой, тем меньше у нее шансов выполнить эту задачу.
Командир «Шмеля» не ошибся. Некоторое время спустя курс конвоя союзников был скорректирован, немец об этом узнал, лодка «сидела в засаде». А какой-то шмель надоедный вертелся у нее перед глазами. Расстрелять его, чтоб не мешался.
Однако не так-то это было просто. «Шмель» успешно огрызался, пылая уже сверху донизу. Ему помогала держаться его маневренность, лодка — неповоротливая — не поспевала уследить за его «виражами», он крутился, как маленькая собачка вокруг большого зверя.
Замолк пулемет. «Шмель» вдруг резко пошел влево. Командир обернулся — рулевой безжизненно висел на штурвале. К штурвалу стал командир, пулеметчику тоже нашлась замена. Остальные люди, кстати уже не по разу раненные, тушили пожар.
На палубу лодки выскочил орудийный расчет. Пулеметная очередь отпугнула его от орудия, но это была последняя очередь.
Первый же снаряд перебил штуртрос рулевого управления. «Шмель» беспомощно закружил почти на месте. Он теперь не только безоружен, но и неуправляем — мишень для злорадного обстрела.
Но судно боролось. Машинист вручную качал топливо: насос был поврежден; один из матросов налаживал рулевое. Даже тяжело раненные черпают забортную воду и заливают беспощадно бушующий огонь.
Четверо военных, трое гражданских моряков. Боевой экипаж. «Погибаю, но не сдаюсь!»
Немцы обнаглели, не встречая ответного огня, подошли вплотную лагом к борту «Шмеля». Сначала что-то прокричали по-немецки, а потом предложили по-русски сдаться.
Ну и ответили им тоже по-русски. Но куда красочнее. Однако немцы поняли.
Лодка пошла вперед, стала разворачиваться на циркуляции. Матрос доложил, что рулевое исправно. И командир, видя беззаботно подставленный лодкой борт, скомандовал:
— Самый полный! Иду на таран!
Отчаянье, ненависть, отвага — лучшие помощники в бою. Ударили в борт возле рубки. Затрещал
