пунктом для разногласий между подотделами и для личной неприязни между некоторыми сотрудниками. На одном из первых таких собрании Эзау счёл нужным устроить Штернбергу выволочку за очередную дикую проделку: накануне Дня Всех Святых Штернберг заявился в институт в парадно-выходной форме, но в чёрной сорочке и с густо обведёнными чёрной тушью глазами, что делало его похожим на молодого блондинистого Дракулу, и вид у него был настолько гадкий и шокирующий, что «Лугоши с зависти подал бы в отставку», по выражению гогочущего Валленштайна; к тому же в продолжение целого дня с ним невозможно было толком разговаривать: он, закрываясь руками, шарахался всякий раз, как собеседнику стоило ненароком произнести «майн Готт». По поводу всего этого безобразия Эзау сделал Штернбергу строгий выговор, впрочем, не произведший на того никакого впечатления. И тут Мёльдерс поднялся и во всеуслышание изрёк, что всем людям с физическими недостатками свойственно несколько излишнее и даже болезненное остроумие, им они компенсируют свою неполноценность, и привёл в пример колченогого коротышку Геббельса. Штернберг ответил, что физические недостатки всё же куда как менее вредоносны, нежели психические (Мёльдерса считали не вполне нормальным), — но уши его налились рубиновым соком, как у пристыженного школьника, и он ничего не мог с этим поделать. До самого конца собрания Мёльдерс то и дело оглядывался на Штернберга и вызывающе ухмылялся. Это здорово нервировало. Штернберг про себя поклялся, что при первой возможности укажет проклятому трупоеду его распоследнее место.
Случай представился на следующем же собрании, когда Мёльдерс запрашивал у начальника отдела разрешение на крупную поставку «живого человеческого материала» в связи с началом нового этапа своих разработок.
— В прошлый раз, — говорил Мёльдерс, с тихим присвистом вдыхая сквозь зубы перед началом каждой фразы, — в мою загородную лабораторию было доставлено никуда не годное сырьё. Эти твари едва шевелились. На сей раз я требую самый свежий материал, ибо мы как никогда близки к цели. Мы произведём величайший переворот в алхимии. Отныне арийская алхимия сплавит в себе лучшие достижения человечества в этой области и сольёт воедино западные и восточные практики. Я нашёл кратчайший путь к решению нашей задачи Мы соединим европейское Великое Делание и восточный Нэй-Гун, и созданный в результате Эликсир Бессмертия будет лучшим подарком нашему фюреру к его следующему дню рождения… Но мне требуются ресурсы. Мне нужен материал, способный к внутреннему Деланию. Человеческие единицы должны иметь силы на то, чтобы практиковать положенные физические упражнения и сексуальные приёмы. Только тогда в них вызреет пилюля бессмертия. В тех ходячих скелетах, которые мне привезли в прошлый раз, не оставалось ни грана необходимых для Нэй-Гун физиологических жидкостей…
Кто-то из присутствующих, сидевший поблизости от двери, нарочито кашляя, вышел в коридор.
— Сексуальная практика, — с аппетитом продолжал Мёльдерс, — способствует получению
Штернберг с самого начала выступления чернокнижника сидел молча, что было для него весьма нехарактерно. Неожиданно он спросил:
— Вы лично будете руководить упомянутыми практиками?
— Да, разумеется, — ответил Мёльдерс и добавил специально, чтобы покоробить молодого человека: — Полагаю, зрелище будет возбуждающим.
— Ах, вот для чего вы всё это затеяли, — воскликнул Штернберг. — Но ведь это же очень дорогое удовольствие. Вы только подумайте, какие издержки грозят институту в связи с транспортировкой и содержанием большого числа заключённых. Я порекомендую вам более дешёвое, но не менее надёжное средство: кедровое молоко и сок алоэ, говорят, хорошо помогает, а ещё определённого рода фотографии, их вы можете приобрести у любого охранника за пачку хороших сигарет…
Аудитория ржанула. Мёльдерс побелел: до него дошло, что над ним Решили поиздеваться.
— Эти издержки как-то затрагивают ваши личные интересы? — ледяным тоном произнёс он.
Штернберг встал, воздвигшись на всю высоту своего огромного роста, и насмешливо осклабился. Его подзуживали со всех сторон, предвидя развлечение, а он и рад был стараться.
— Я, конечно, мог бы сказать, что пекусь о сохранности кассы нашего отдела. Но это, признаюсь, не совсем так. Я как раз хотел основательно тряхнуть её на предмет обустройства моего рабочего кабинета. Я намерен заказать для него португальский портшез, мой портрет анфас, а заодно прикупить партию портвейна и сменить портного, потому как нынешний оказался поразительным портачом. А тут вы со своими проектами. Кроме того, я слышал, вы дали задание работникам сада лечебных трав в Дахау выращивать в теплицах сому. По-моему, зря. Это же сильнейший галлюциноген. Я бы посоветовал вам выращивать чемерицу, по отзывам древних, хорошее средство, отлично помогает при острых бредовых состояниях, вот и Демосфен, если помните, говорил…
Слушатели уже вовсю веселились. Отчёт обернулся фарсом. Мёльдерс позеленел от злобы.
— Шут. Паяц. Клоун. Остряк-самоучка…
— Одним словом, талант, — скромно вставил Штернберг.
Война была объявлена.
С того дня ни одно заседание начальников подотделов не обходилось без подобных стычек, причём Штернберг, который за словом в карман не лез, всегда, к вящей радости публики, выходил победителем. Его многократно предупреждали, что оттачивать острословие на знаменитом чёрном маге по степени неразумности сравнимо разве что с плясками на заминированном поле. Штернберг это прекрасно понимал, но сдержаться не мог: всё его существо отвергало Мёльдерса, воспринимало его как зловонный провал в ткани окружающего мира.
В конце осени Штернберг получил повышение и защитил диссертацию — защита проходила при закрытых дверях, на ней присутствовали рейхсфюрер и весь цвет эсэсовской профессуры (в основном высшие руководители «Аненэрбе» и представители оккультного отдела). Штернбергу была присвоена учёная степень доктора философии (с неафишируемым, но крайне важным дополнением «и тайных наук»), А буквально на следующий день новоиспечённый доктор получил странное задание, не очень-то соответствовавшее профилю его научной деятельности.
2. ВОРОНОВ МОСТ
Фюрстенберг — Равенсбрюк
