Штернберг холодно ответил, что приехал сюда не развлекаться, а в кратчайшие сроки выполнить поручение рейхсфюрера. Зурен и его адъютанты были Штернбергу интересны не более чем раскатанная вокруг комендатуры грязь. Славные малые, умеющие приспособить свою нехитрую сущность как под громкий общественный долг, так и под тихую благочестивую семейную жизнь, при столь универсальной душевной анатомии с одинаковым мастерством способные смастерить своему ребёнку игрушку и до смерти запороть заключённого (при последнем заодно дав выход содержимому некоторых своих тайных резервуаров — каковые в ином случае перелились бы во что-нибудь вроде воскресного лупцевания жены или манипуляций над снимками голеньких девочек). Подобные особи, в мундирах и в штатском, ежедневно встречались Штернбергу в таких количествах, что давно стали для него малозначительной частью пейзажа.
От обеда у коменданта Штернберг отвертеться не смог. Вероятно, он всё же доставил бы себе немало удовольствия, тонко издеваясь над благой тупостью местной интеллектуальной элиты, представленной в основном эсэсовскими медиками, но его неважное самочувствие не располагало к словесной эквилибристике, и потому он, против обыкновения, просидел большую часть времени молча, едва притрагиваясь к блюдам и с растущим унынием слушая разговоры о погоде, об охоте, о любимом коне коменданта и об ущербе лагерю от недавней бомбардировки. Ещё на подъезде к Равенсбрюку его начало слегка знобить, а теперь озноб усилился, кислило в висках, всякое восприятие притупилось, и даже движение чужих мыслей, всегда донимавшее своей отчётливостью, сейчас сгладилось, отдалилось и виделось словно сквозь густой туман. Штернберг заметил, что один из предоставленных ему в помощь гестаповцев, Шольц, слишком уж пристально на него посматривает, из чего легко можно было заключить, что Шольцу поручили внимательно следить за поведением молодого оккультиста на протяжении всей работы в комиссии, но вот, кто именно дал это поручение, Штернберг прочесть не сумел, у его внутреннего приёмника словно упала чувствительность, да и в теле ощущалась странная вялость — похоже, эти гнилые промозглые снегопады доконали и его, хотя он почти никогда не простужался. Он никак не мог согреться и часто зевал, словно в обширном помещении столовой не хватало кислорода. Прочие присутствующие чувствовали себя вполне комфортно.
По окончании трапезы Зурен объявил, что крайне заинтригован должностью приезжего специалиста и был бы очень признателен, если б гость либо авторитетно подтвердил, либо опроверг те невероятные слухи, которые ходят о самом таинственном отделе «Аненэрбе». Штернберг криво осклабился: «Предоставляю почтенным хозяевам самим судить о правдивости каких бы то ни было слухов» — и медиумически-неспешно протянул над столом длинные руки. На сложенных пригоршней ладонях заплясал яркий огонь, нисколько не опалявший золотисто-розоватой кожи. Зрители изумлённо охнули — а Штернберг небрежно стряхнул пламя с ладоней, словно клочки бумаги, и огненные языки на пару секунд зависли в воздухе, а затем хлынули на стол, мгновенно залив его жарким огненным полыханием, разом вспыхнула вся скатерть — и люди с воплями шарахнулись от стола, какой-то почтенный эсэсовский профессор медицины, потеряв Равновесие, повалился назад вместе со стулом — но Штернберг повелительно взмахнул рукой, и пламя исчезло, оставив стол невредимым, лишь на салфетках кое-где виднелись тёмные пятна. В воздухе чувствовался запах озона.
— Поразительно! — восхищённо воскликнул Зурен. — Да вы и вправду настоящий маг. А человека живьём вы сможете спалить? — Полюбопытствовал он.
— Смогу. — Штернберг пренеприятно улыбнулся.
— И толпу людей?
— Да, разумеется.
— Очевидно, в недалёком будущем, при массовом распространении подобных умений, нам и крематорий не понадобится, — порадовался Зурен.
— Вы правы, вполне вероятно, крематорий нам с вами не понадобится. Так что вы, штурмбанфюрер, говорили о бомбардировке лагеря?..
Штернберг поручил Францу пойти в канцелярию и заняться составлением списков тех заключённых, что прибыли в лагерь незадолго до начала серии несчастных случаев, а сам поехал обратно в Фюрстенберг. Он слишком скверно себя чувствовал. Комендант, провожая Штернберга до автомобиля, выразил надежду, что прославленный специалист быстро разберётся со всей этой чертовщиной, из-за которой лагерь уже успел заполучить дурную славу проклятого места, и пообещал назавтра устроить учёному увлекательную экскурсию по своим владениям.
Равенсбрюк
Утром Штернберг счёл своё самочувствие вполне сносным для того, чтобы приступить к исполнению обязанностей. Не совсем понятно было, что комендант подразумевал под словами «увлекательная экскурсия» (хотя отчётливо проглядывалось намерение чиновника чем-то поразвлечь одного из самых знаменитых магов Гиммлера), — но пренебрегать этой затеей определённо не стоило, так как представлялась возможность хотя бы поверхностно ознакомиться с бытом лагеря и заодно посмотреть на заключённых. Франца Штернберг вновь направил в канцелярию, а гестаповцам собрался было поручить подбор свидетелей, но те вызвались сопровождать его по лагерю, напомнив заодно, что не являются его подчинёнными и уполномочены сами распоряжаться своим временем. Штернберг укрепился во мнении, что эти двое приставлены к нему скорее в качестве наблюдателей, нежели помощников. «Полагаю, Мёльдерс платит вам больше Зельмана, — как бы ненароком бросил он, покуда они в сопровождении коменданта и его свиты подходили к воротам. — Хотелось бы только знать, за что, господа?» Хармель и Шольц были хорошо выдрессированы и умели контролировать свои чувства — иных в «инквизиторском» отделе гестапо и не держали, — но при этих словах Шольц прямо-таки помертвел, Штернберг это почувствовал и злорадно улыбнулся.
Между тем группа офицеров вышла на аппелльплац — огромную пустынную площадь, участок обнажённой земли, утрамбованной до гладкости и твёрдости асфальта ногами тысяч узников. Редкий снег скрадывал и смягчал очертания видневшихся вдали плоских построек и тонконогих вышек с прожекторами, но нисколько не скрывал высящуюся за бункером массивную прямоугольную трубу, исторгавшую клубы плотного дыма. Труба была невысокой, и в холодном воздухе чувствовался вкус гари. Всё вокруг было так похоже на скромное промышленное предприятие — вон производственные цеха, вот металлургическая печь или котельная, — что концлагерь представлялся одним из многочисленных эсэсовских заводов, заводиков, фабрик, мануфактур, и иллюзия была бы полной, если б не леденящий холод, медленно, словно по капельнице, вливающийся в кровь. Штернберг знал, что означает этот холод. Такой же внутренний холод он чувствовал на кладбищах — и в разрушенных бомбардировками городах. Такой же холод он ощущал на пляже Дьеппа.
Комендант заметил, что гость смотрит на трубу крематория, и сообщил с оттенком гордости:
— Работает как доменная печь — круглые сутки.
— В сущности, похоже на завод… — обронил Штернберг, не представляя, что ещё сказать.
— Это лучше, чем завод, — сказал Зурен. — Не надо платить зарплату, — и радостно засмеялся над собственной шуткой. Свита почтительно захихикала. — Есть и другие преимущества, — со значением добавил он.
Штернберг отрешённым взглядом рассеянно посмотрел сквозь коменданта, надеясь разглядеть ауру, но ничего не увидел. В Тонком мире всё вокруг было затянуто густым серым туманом, съедающим все цвета, заглушающим все мысли — липким удушающим маревом, никогда и нигде прежде им не виданным.
Пока шли через плац, со Штернбергом поравнялся невысокий неприметный человек, днём раньше представленный как шутцхафтлагерфюрер Равенсбрюка, и тихо сказал, что комендант впервые за несколько недель осмелился ступить на территорию лагеря. Комендант боится. Все боятся. Особенно после того, как полмесяца тому назад во время утренней переклички несколько надзирательниц и один охранник прямо перед толпой заключённых отдали Богу души. Кое-кто считает, что заключённые знаются с нечистой силой. Именно поэтому герр комендант так настаивает на скорейшем строительстве газовой камеры — когда Равенсбрюк станет лагерем уничтожения, состав заключённых будет меняться значительно быстрее, они не будут месяцами просиживать в бараках — особенно это касается заключённых карантинного блока, которых
