— Оказывается, ты знаешь, что к супу я люблю тосты. — У меня задрожал подбородок. — Часто здесь бываешь?
Он отвернулся от плиты, держа тарелку для себя.
— Где-то раз в год. Если чаще, она слишком уходит в прошлое. Она любит говорить о тебе, очень гордится.
Он поставил свою тарелку напротив, сел на стул, устроился поудобнее. Я не высказала вслух мысль, что могла бы составить график его посещений по датам его концертов и ее походов к врачу.
— Прости, — сказал он, нерешительно выбирая салфетку и для себя. — Я понимаю, что ужин не ахти, но я мало готовлю, а разогреть суп даже идиот может.
Не прикасаясь к тосту, я попробовала суп, и напряжение отпустило меня, когда густое тепло поползло вниз. Он в суп молоко добавил, точно как я люблю. Едва я подняла голову, как в кармане у него загудело. Высокий колдун с несколько смущенным видом вытащил из кармана мобильник и посмотрел на номер.
— Тебе пора? — спросила я язвительно. Надо было бы его припереть к стене и заставить говорить.
— Нет, это Рипли, моя барабанщица. — Едва заметная улыбка растянула тонкие губы, и длинное лицо стало еще длиннее. — Звонит, чтобы дать мне повод уйти, если мне он нужен.
Я съела еще ложку супа, злясь на себя, что вот так банально хочу жрать, когда тут жизнь разваливается.
— Удобно, — буркнула я.
Плюнув на принципы, я взяла тост и макнула его в суп. Ну, знает он, что я томатный суп люблю с тостами, так что мне теперь, тостов не есть?
Поставив локти на стол, я жевала, разглядывая Такату. Я вымоталась до последней капли сил, и все это было как-то очень уж небанально.
Таката отвел глаза.
— Я хотел тебе сказать, — начал он, и у меня сердце сильно екнуло. — Давно хотел. Но Робби уехал из дому, когда узнал, и ее это чуть не убило. Я не осмелился на такой риск.
Подавив иррациональную ревность, я уточнила:
— Робби знает?
Вдруг он сразу постарел, синие глаза будто стали меньше. А я подумала: если у меня будут дети, синие у них будут глаза или зеленые?
— Он понял на похоронах твоего отца. — Таката жалко скривился, не поднимая глаз от супа. — У нас руки совершенно одинаковые, и он заметил.
Он зачерпнул ложку супа — она дрожала у него в руке. Я молча макнула тост уголком.
И чувствовала себя полной идиоткой. Боже мой, в прошлом году Таката спрашивал мое мнение о тексте «Красных лент», а до меня не дошло. Он пытался мне сказать, а я дико протупила. Но как я могла даже предположить?
— Кто еще знает? — спросила я с некоторым страхом.
Он улыбнулся, не показывая зубов, с почти застенчивым видом.
— Я рассказал Рипли. Но ей хватает собственного прошлого, и болтать она не будет.
— А Трент? — напомнила я голосом обвинителя.
— Трент знает все, — смутился он. Видя, как я нахмурилась, добавил: — Он только потому знает, что его отцу нужна была генетическая схема, на основании которой следовало строить лечение. Мистер Каламак мог бы взять материал у Робби, но тогда восстановление шло бы медленнее и было бы не столь полным. Когда твой отец попросил, я согласился. Не только ради тебя, но чтобы и у Робби не было лета пропавших воспоминаний.
Я скривилась, вспомнив — или вспомнив, что не помню.
— Так что Трент знает, что я твой отец, но не знает, почему. — Таката с высоким стаканом молока в руке выпрямился на стуле, случайно задел длинной ногой ножку стола на моей стороне и тут же ее отдернул. — И это не его дело! — закончил он слишком решительно.
Я больше не могла есть тост, положила его на тарелку. Опустив глаза, я собралась с духом и спросила еле слышно:
— А почему?
— Спасибо, — шепотом отозвался Таката.
Я посмотрела — у него стояли слезы в глазах, но он улыбался. Поставив стакан на стол, он посмотрел в окно, где становилось светлее.
— Твой отец и я познакомились с твоей мамой в университете.
Я это уже слышала, только не знала, что тот, второй — это был Таката.
— Она говорила, что встретила моего отца, когда записалась на курс по лей-линиям, где ей нечего было делать. Она хотела познакомиться с потрясающе красивым колдуном, который сидел перед нею, а взамен того влюбилась в его лучшего друга.
Он улыбнулся шире, показывая зубы.
— Хотел бы я знать, кого из нас она считала потрясающе красивым колдуном.
Я в замешательстве придвинула тарелку супа к себе поближе.
— Но мой папа — в смысле, Монти, — он же был человеком.
Таката покивал.
— В те времена предрассудков было куда больше. Даже не больше — просто никто не боялся их показывать. И чтобы не быть предметом лишних пересудов, он всем говорил, что он колдун. До встречи с твоей мамой он просто пасся у меня в шкафу, чтобы пахнуть как надо.
Я задумалась на минуту и снова стала есть.
— Я просто не знаю, — наполнял всю кухню его приятный голос, звучащий как раз как надо, — как мы с твоим отцом не поубивали друг друга. Мы оба любили твою маму, а она любила нас обоих… — он запнулся, — по разным причинам. Ее приводило в восторг, что ее амулеты запахов так потрясающе работают: даже преподаватели не могли определить, что он — человек. А умение работать с лей-линиями у него было значительно выше среднего. Мы были соперниками, а она застряла между нами.
Я посмотрела на него, и он опустил глаза.
— Но она забеременела твоим старшим братом как раз когда начала раскручиваться моя музыкальная карьера. На всем западном побережье, не местная. И это все поменяло. — Глаза у него стали задумчивые. — Это грозило разрушить и ее мечты, и мои — то, чего мы хотели, как мы тогда думали.
Я чувствовала на себе его взгляд и молчала — наклонив тарелку, чтобы набрать последние капли супа.
— Твой отец всегда винил меня за ее несвоевременную беременность. Если бы она закончила курс, могла бы стать одним из лучших в стране разработчиком заклинаний.
— Настолько она была талантлива? — спросила я, откусывая от тоста.
Таката улыбнулся:
— Ты выигрывала все хеллоуинские конкурсы. Она все время создавала зелья для твоего папы, и он проходил все более чувствительные детекторы ОВ. Как-то она мне сказала, что Дженкс ее считает в магии легковесом, почти ворлоком. Это было не потому, что она не колдовала — а потому что колдовала.
Я вскинула голову, опустила ее и стерла масло с пальцев. Черт, я же забыла подобрать у ворот Дженкса. Даже не притормозила, чтобы они открылись. Ладно, может, Айви его заберет. Я туда возвращаться не стану.
— О'кей, поняла. Значит, земную магию я унаследовала от нее. Но Трент говорит, что ты хорошо умеешь работать с лей-линиями?
Он пожал плечами, закинул голову назад, так что дреды качнулись.
— Умел когда-то. Я мало ими пользуюсь, разве что бессознательно.
Я вспомнила, как сидела с ним рядом на зимнее солнцестояние, как он вздрогнул, когда закрылся круг на Фаунтейн-сквер. Да, наверное, умение работать с лей-линиями у меня от него.
— Значит, она от тебя забеременела, а ты решил, что твои мечты важнее, чем ее. И уехал, — сказала
