скользнули по груди, по ребрам, по талии, по бедру. Холодный сквозняк защекотал ее кожу, когда он поднял ее юбку выше, еще выше. Его теплая рука прогулялась по щиколотке, по изгибу икры, вернулась к колену.
Она издала слабый стон, и он поймал его ртом, а его теплая ладонь начала подниматься вверх по внутренней поверхности бедра. Кончики пальцев коснулись влажных волос, скрытых под сорочкой. Внутри у нее все горело и разбухало. Она чуть изменила положение, подалась животом к его пальцам, отчаянно желая ощутить их между ног, где гнездилось и трепетало желание.
Ах! У нее перехватило дыхание. Здесь. Здесь. Его палец ласкал ее плоть. Ее бедра сомкнулись, сжали его руку.
Он делал это снова, и снова, и снова. Костяшки его пальцев, теплые и гладкие, двигались взад и вперед, потирали, ласкали, дразнили и возбуждали. Ее бедра снова сомкнулись, а мускулы, о существовании которых она, не подозревала, пробудились и принялись за дело.
Она вздохнула со всхлипом, когда его палец вошел в ее тело, и он принялся ласкать ее внутри. Его палец скользил внутрь ее все глубже и глубже, медленно, неустанно, все время производя восхитительно сладостные круговые движения в ее горящей плоти.
Наконец ее тело содрогнулось. Ее мускулы сжали его палец, а он все продолжал ее ласкать, пока судорога не перестала сотрясать ее тело и она, задыхаясь, не упала лицом на его плечо.
— Это то, — пробормотал он, прижимаясь тубами к ее волосам, — что я хотел сделать с тобой в летнем домике.
При этой мысли ее мускулы вновь начали сокращаться.
Он позволил своему пальцу очень нежно и осторожно выскользнуть из ее тела, оправил ее платье и прижал ее к себе, покачивая в объятиях. Его щека покоилась на ее голове. Эванджелина обвила руками его грудь и крепко сжала его. Сердце его билось так же быстро, как ее собственное. Его возбужденный мужской орган прижимался к ней.
— Могу я тебя потрогать? — спросила она.
Ей показалось, что он, покоившийся возле ее бедра, стал еще тверже.
— Не здесь, — ответил он. — Здесь слишком грязно и заставлено.
Она подняла голову, и их взгляды встретились.
— Когда же?
— Эванджелина… — Его голос был хриплым и прерывался, взгляд горел сдерживаемой страстью. — Ты не должна ко мне прикасаться, потому что…
— Я хочу… — Она погладила его щеку ладонью, прикусила его губу. — Я хочу… всего.
Он сглотнул:
— Всего?
Она прижалась губами к его рту и кивнула:
— А ты?
Она ощутила движение его мужского органа вперед и вверх и улыбнулась. Возможно, он этого не сознавал, но тело его уже дало ответ. Она поцеловала его.
— Сегодня вечером, — пробормотал он, задыхаясь. — Я приду к тебе сегодня вечером.
Глава 23
Он пришел к ней через дверь, замаскированную книжным шкафом.
Эванджелина положила кочергу, которой ворошила дрова в камине, и повернулась к нему лицом. Гэвин был полуодетым, в одной рубашке.
Он прошествовал к ней через комнату от панели, теперь уже вставшей на место, и остановился. Напряженность его взгляда горячила ее плоть больше, чем огонь камина за спиной.
Она нерешительно шагнула к нему.
— Чего ты ждешь?
— Тебя.
Его губы улыбались, но в глазах было такое выражение, будто он намеревался проглотить ее.
Она оглядела свою спальню. Книжные полки — одна, другая, камин, зеркало, постель.
Он оперся ладонью о каминную полку и склонил голову, выжидая.
— Я в твоем распоряжении.
Его темные глаза ни на секунду не отрывались от ее лица. Он смотрел на нее сверху вниз, серьезный, сосредоточенный, и жар в его взгляде свидетельствовал о едва сдерживаемом нетерпении. Он был из тех мужчин, кто знает, чего хочет, добивается, чего хочет, берет то, чего хочет. И все же он не делал этого. Он предоставил ей право решать.
Вдруг она почувствовала, что тонкая хлопчатобумажная сорочка душит ее, что она тяжелая и толстая, будто шерстяная. Она почувствовала, что тело ее уже отвечает на мужской запах, исходящий от его кожи, на темную страсть в его глазах, на силу, таящуюся в его мускулах.
Она протянула к нему руку и провела кончиками пальцев по его плечу, потом по всей руке от плеча до запястья. Он не двинулся с места. Он держал себя в узде. Ради нее.
Ее тело затрепетало от сознания этого.
— Сними рубашку, — попросила она. Мгновенно он скинул с себя это досадное препятствие, и оно упало к его ногам.
Он продолжал стоять и ждать, напряженный, собранный, позволяя ей делать то, что она хочет.
— Ты… не должна делать то, что тебе неприятно, — проговорил он тихо, и слова его звучали хрипло и напряженно.
— Я хочу, — ответила Эванджелина почти шепотом, — хочу всего.
Он опустил ресницы. Ноздри его раздувались.
Не в силах больше медлить, Эванджелина обвила его шею руками и прикоснулась губами к его губам.
— Поцелуй меня, — прошептала она.
Когда его зубы разжались, ее язык проник в его рот. У него был именно такой вкус, какой ей запомнился. Пряный. Мужской. Мощный. Ее завтрашний отъезд разобьет ей сердце. Но у нее оставался сегодняшний вечер.
Он прижимал ее к своему рту, к обнаженной груди и к своему восставшему естеству.
Когда Эванджелина ощутила уже знакомый жар, зазмеившийся между бедер, она чуть отстранилась, чтобы видеть его лицо. Теплый свет, исходивший от камина, отбрасывал блики на его шею, плечи, руки. Ее руки скользнули по теплой коже его груди, по кудрявым упругим волосам, по напряженным мускулам. Под кончиками пальцев его сосок отвердел.
— Когда я могу делать то же с тобой? — спросил он охрипшим голосом.
— Когда я попрошу тебя.
Он нахмурился:
— Попроси поскорее.
— Так и будет.
Она улыбнулась ему, испытывая восторг от того, что имела власть решать, что, как и когда произойдет. Она подтолкнула его к кровати.
— Сядь. Я хочу снять твои сапоги.
Она встала на колени, стянула с него сапоги и положила на пол возле постели. Опершись о резной столбик кровати, поднялась и бросила на него подозрительный взгляд.
— Надеюсь, не ты вырезал этих уродливых троллей?
— Они тебе не нравятся? — спросил он с невинным видом.
— Несносный человек!
Он усмехнулся.
Стянув с него чулки, Эванджелина толкнула его в грудь, и он упал на постель.
