Железная хватка

Дерзкий ход со стороны помощника исполнителя, в чьем мужестве и закалке я не так давно сомневалась. Нет закалки? У Кочета Когбёрна? Ну уж дудки!

Лабёф машинально поднял ружье, но потом опустил и стрелять не стал. Я дернула его за пальто и говорю:

— Стреляйте же в них!

А техасец:

— Слишком далеко и слишком быстро едут.

Бандиты, наверное, стрельбу открыли первыми, хотя грохот и дым поднялись так внезапно и везде, что я в том не уверена. Знаю только, что исполнитель на них скакал столь решительно и неуклонно, что бандиты поломали свой «порядок», когда совсем с ним встретились, и он меж них проскакал: револьверы сверкают выстрелами, а он не в прицелы целится, а просто направляет на бандитов стволы и головой туда-сюда вертит, чтоб целым глазом видеть.

Первым рухнул Хэролд Пермали. Дробовик он отбросил и схватился за шею, а лошадь его с себя скинула назад через круп. Настоящий Чумазый Боб скакал поодаль от прочих, чуть не лежа у лошади на шее, поэтому со своей добычей он удрал. Фаррелла Пермали ранило, а через секунду и лошадь у него упала — сломала ногу, — и Фаррелла швырнуло вперед, так он и умер.

Мы думали, Кочет проскочил через это испытание без ущерба, но несколько дробин попали ему в лицо и плечи, а Бо смертельно подбило. Кочет уж собрался развернуть своего большого коня, не выпуская из зубов поводьев, и возобновить атаку, да тот завалился набок, и Кочет оказался под ним.

Поле теперь было за одним всадником, то есть Счастливчиком Недом Пеппером. Он тоже развернулся. Левая рука у него вяло и бесполезно висела, но револьвер он держал правой. И говорит:

— Ну, Кочет, эк меня в куски разнесло!

А исполнитель оба своих больших револьвера выронил и как раз пытался патронташ из-под павшего коня вытащить — их вместе весом придавило.

А Счастливчик Нед Пеппер пустил своего мустанга рысью, чтобы наехать на беспомощного следопыта.

У меня под боком Лабёф вдруг дернулся и присел со своим Шарпсом наизготовку, локоть в колено упер. Лишь секунда ему понадобилась, чтоб поймать прицел и выстрелить из мощной винтовки. Пуля полетела к цели, точно ласточка к гнезду, и Счастливчик Нед Пеппер замертво поник в седле. Лошадь его встала на дыбы, бандита скинула наземь и в панике побежала прочь. Дистанция у этого замечательного выстрела техасца во всадника на ходу была больше шестисот ярдов. Я хоть под присягой это готова подтвердить.

— Ура! — кричу я радостно. — Ура техасцу! В самое яблочко!

Лабёф был собой очень доволен, когда перезаряжал.

Так-то оно так, только у пленника перед сторожем всегда преимущество в этом смысле: он не перестает думать о том, как ему сбежать, возможности ищет, а поимщик о пойманном все время не думает. Раз поймали, считает сторож, больше ничего и не надо — только силу свою показывать. И сторож радуется своему, мысли у него бродят. Природа, что тут скажешь. Будь оно иначе, сторож был бы пленником пленника.

Вот и вышло, что Лабёф (и я с ним вместе) отвлекся на один опасный миг — наслаждался удачным своевременным выстрелом, что спас жизнь Кочету Когбёрну. Тут Том Чейни быка за рога и взял — схватил обеими руками каменюку размером с тыкву и разбил ею голову Лабёфа.

Техасец рухнул с мучительным стоном. Я закричала страшным голосом, скорей на ноги и прочь пячусь, а пистолетом опять в Тома Чейни целю. Тот же опрометью к Шарпсу кинулся. Подведет ли меня и на этот раз старый драгунский револьвер? Только б не подвел.

Я быстро курок взвела и жму на спуск. Заряд взорвался — и отправил свинцовую круглую пулю возмездия, что так затянулось, прямо в преступную голову Тома Чейни.

Но победы вкусить я не успела. Отдача от большого пистолета была такая, что я не устояла на ногах. Совсем забыла про яму позади! И прямо через край в нее рухнула — кувырком, стукаясь о неровные стенки, а сама все пыталась уцепиться изо всех сил за что-нибудь. И не находила за что. Ударилась о дно, аж в глазах потемнело. Весь дух из меня вон, я полежала чуть, пока в себя не пришла. Но сообразить все равно ничего не могу, душа будто из тела моего воспарила, выбравшись через рот и ноздри.

То есть это я только считала, что лежу, а когда встать решила, вижу — я стою стоймя в узкой расщелине, и весь низ мой застрял между мшистыми валунами. Как пробка в бутылку попалась!

Правая рука у меня к телу прижата, и высвободить ее я не могу. Попробовала левой рукой шевельнуть, чтоб из ямы выбраться, и с ужасом поняла, что эта рука у меня выгнута каким-то неправильным углом. Сломана! Болело не сильно, только покатывало, будто я ее «отсидела». Пальцы еле двигались, ни за что не ухватишься. Опираться на эту руку я боялась, вдруг от давления перелом еще дальше разойдется и хуже заболит.

Внизу там было холодно и темно, хотя и не совсем темень. Сверху опускался тонкий столб света и падал на каменное дно лужицей солнца футах в трех-четырех от меня. Я задрала голову и вижу, как там пыль кружит, потревоженная моим падением.

На камнях перед собой я различила несколько палок, клочков бумага и старый кисет — все было в кляксах жира, потому что сюда его со сковородок счищали. И еще я заметила край мужской синей рубахи, а остальное скрывалось в тени. И никаких змей вокруг. Хвала провидению!

Я собрала все свои силы и кричу:

— На помощь! Лабёф! Вы меня слышите?

А в ответ ни слова. Я не знала даже, жив техасец или уже нет. Только слышу — ветер воет где-то наверху, за спиной у меня что-то капает да «попискивает» и «повизгивает». Ни что там копошится, я так и не поняла, ни где.

Я сызнова попробовала высвободиться из камней, но от резких рывков только еще больше во мшистую щель ушла. И первая мысль: «Так не годится». Перестала тогда елозить, чтоб не провалиться в самую глубь черноты, которую и помыслить страшно. Ноги мои свободно болтались внизу, а рабочие штаны задрались так, что голое наружу. Что-то мою ногу задело, я думаю: «Паук!» Лягнула, обеими ногами подергала, а потом перестала — из-за того, что всем телом еще на дюйм глубже просела.

Опять этот писк — и тут я поняла, что в пещере подо мною, должно быть, живут летучие мыши. Эти мыши и пищат, и на ногу мне мышь такая села. Да, я их переполошила. У них внизу гнездо. А застряла я так успешно в аккурат у них в дверях наружу.

Летучих мышей я особо не боялась, неразумно это — они робкие маленькие твари, — однако знала я и то, что они переносят жуткую «водобоязнь», которую ничем не излечишь. Что ж станут делать эти летучие мыши, когда наступит ночь и им придет время вылетать, а проход во внешний мир закрыт? Кусаться начнут? Если ж я буду отбиваться и пинаться, наверняка проскользну в дыру насквозь. Но одно я знала точно: не смогу я никак торчать тут и терпеть, пока они меня кусают.

Ночь! Мне что, выходит, до ночи ждать? Нельзя терять голову, нельзя таких мыслей допускать. А как там Лабёф? И что стало с Кочетом Когбёрном? Не похоже, чтоб его сильно ранило, когда под ним лошадь упала. Но как он узнает, что я тут, в яме? Мое положение мне совсем не нравилось.

Я подумала, не поджечь ли клочки ткани, валявшиеся рядом, чтобы подать сигнал дымом, но это без толку — спичек-то у меня все равно нет. Кто-нибудь же наверняка сюда приедет. Может, капитан Финч. Вести о перестрелке должны до него дойти, он отправит людей расследовать. Да, отряд исполнителей. Главное — до них продержаться. Помощь наверняка придет. Ну хоть змей тут нету. И я решила вот как поступить: стану кричать и звать на помощь каждые пять минут или около такого интервала, уж как угадаю.

Позвала еще раз, а в ответ мне только насмешкой эхо моего же голоса да ветер, да капли пещерной воды, да писк летучих мышей. Чтобы время отмерять, я цифры подряд называла. Так ум занят, так у меня хоть какая-то цель есть и способ ее достичь.

Только насчитала я немного — тело мое ощутимо глубже проскользнуло, и с паникой в груди я