— А куда я денусь? — пожал плечами Евгений. Он снова отправлялся на войну. Не им начатую и отношения вроде бы к нему не имевшую. Причем отправлялся не сейчас, после разговора с Симоновым, а сразу же как узнал о похищении Наташки. Разве не так? Разве не готов он был воевать и даже убивать безо всякой жалости для того, чтобы вернуть свою любимую женщину? Да конечно, готов! Семья — это святое, и всякий, кто посмеет покуситься на святыню, должен жестоко пожалеть об этом. Тут двух мнений быть не может.
А если еще и представляется случай послужить своей стране… Тем лучше для страны и тем хуже для ее врагов.
В его душе не горел тот огонь ошалелого патриотизма, который затмевает все вокруг и заставляет, крича громкие слова, кидаться с распахнутой грудью на пулемет. Страна, в которой он родился и которой служил верой и правдой, предала его и несметные количества таких, как он, безо всякого зазрения совести, заставив не жить, а выживать, сражаться за жизнь свою и своих близких. Она ничем не помогла ему, наоборот, старательно и с наслаждением мешала бороться, делать свою жизнь мирной, спокойной и счастливой. Он любил свою Родину, но не отождествлял ее с той страной, которой его Родина являлась ныне. В своем понимании он был патриотом. Но убивать кого-то неизвестного, прикрывая собой тех, кто сидит в тепле и неге и посылает его на бойню, не стал бы. Государства, которому он приносил присягу, уже не существовало. А нынешнему он ни в чем не клялся и ничего должен не был.
Воевать и, если случиться, погибнуть за своих родных, свою кровь, он был готов без единой мысли сомнения. Так совпало, что сейчас дорогому ему человеку угрожает опасность. И те же люди, которые угрожают жене, являются врагами страны, в которой он живет. Значит, он будет сражаться за спасение жены, тем самым спасая страну. Все очень просто.
— Пистолетик верните, Алексей Васильевич, я его у человека одолжил, — попросил Евгений.
— Дулю тебе, Женька! — сказал Симонов и действительно свернул из толстых покрытых черными волосками пальцев обозначенную фигуру. — Думаешь, мы водки выпили, я тебе все рассказал и теперь доверяю тебе на все сто? Ан нет! Сколько мы лет с тобой не виделись? То-то! Мало ли как ты изменился. Я тебе пушку верну, а ты меня тут же и грохнешь. Деньги за меня тебе ведь выдали? Вдруг решишь отработать? Не-ет, верну, конечно, не сомневайся! Только когда отсюда выйдем и у меня спина прикрыта будет. И не иначе!
«Вот же сукин кот! — подумал Евгений, веселясь в душе. — Не доверяет он! Правильно делает, я бы на его месте тоже не доверял! Так ведь и на своем месте не доверяю! Только не себе, а ему!»
Но вслух все же возразил:
— Вы ведь утверждали, что все обо мне знаете! Какие тогда могут быть разговоры о недоверии? Этак мы с вами насотрудничаем, если каждый за спиной взводимым курком будет щелкать!
— Женечка, птичка! — почти ласково сказал Симонов, поднимая стакан. — Давай-ка выпьем за доверие и боевое братство, в результате которого доверие-то и возникает! Улавливаешь мою мысль?
— То есть вы меня в бою проверить хотите? — догадался Евгений. — А может, даже кровью повязать?
— Не без этого, — потянулся к нему стаканом Симонов. — Не без этого… Я действительно многое о тебе знаю. Но в душу не заглядывал. Вдруг ты пацифистом стал и этим, как его… непротивленцем? Может, ты теперь такой: плюнут тебе в глаза, а ты утрешься и еще «спасибо» скажешь?
— И не надейтесь! — сжал челюсти Евгений. — А ежели желаете проверить — попробуйте.
— Ну тебя! — захохотал Симонов, махая на Миронова руками так, что даже водка выплеснулась из стакана. — Совсем шуток не понимаешь! Кой черт я тебя проверять стану! Еще ненароком поломаешь мне чего-нибудь!
— Шутить изволите, Алексей Васильевич? — недобро сощурился Евгений. — Если нужно, я вас и безо всякого пистолета прямо здесь заломаю! Сомневаетесь?
— Ни капельки! — посерьезнел Симонов. — Я ведь уже мужчина в возрасте, не чета тебе, бугаю здоровенному. Ладно, пошутили — и будет. Держи свою пукалку!
Он протянул шнайдеровский «вальтер».
— Только аппаратуру свою сейчас не включай, будь добр.
— Не буду, — осматривая пистолет и добрея, согласился Евгений. — Отчего же пукалка? Очень приличное оружие.
— Да приличное, приличное, — отмахнулся Симонов, опять наливая в стаканы. — Только для дел, которые нам предстоят, я тебе кое-что посерьезнее выдам. И потише. Здесь все-таки цивилизованная страна, люди как-то не привыкли к пальбе среди бела дня. Зачем их пугать. Они вон своим новоприобретенным капитализмом упиваются, жиреют потихоньку. Хотя, я тебе, Женька, скажу: немцы и при социализме неплохо жили. По крайней мере — лучше, чем мы. А сейчас и вообще — разлюли- малина.
— Что плохого-то? — не понял Евгений, поднимая свой стакан. — Может, и у нас когда-нибудь так будет.
— Вот именно что «когда-нибудь»! — зло сказал Симонов. — А очень хочется, чтобы — сегодня! Сейчас! Ты вон бизнесом своим занимаешься и все у тебя в порядке! И наверняка не видишь, что вокруг творится! Как люди голодают, как деревни вымирают!
Евгений тоже начало разбирать зло. Какого черта?! Сидит этот бывше-нынешний разведчик в теплой и уютной загранице, играет в войнушку в свое удовольствие, да еще рыдает о загубленной России, о людях, умирающих там от голода! Он-то сам видел, что на родине сейчас происходит?
Нет, конечно, видел. Ведь от самой Москвы за Мироновыми следил. И все равно…
— Голодают, говорите? То-то на улицах автомобильные пробки километровые! И все сплошь из иномарок! То-то рынков черт знает сколько развелось! И ведь не пустуют! Ходит народ, покупает! Села умирают! Да потому что там работать никто не хочет! Водку трескать да на гармошке пиликать, Москву проклиная, — вот все желание! Видел я хозяйства, где люди за ум взялись! В каждом дворе по две машины! И дети в столице учатся.
Он перевел дыхание, выпил, закусил последним орешком. Добавил, уже успокаиваясь:
— И чего вы на бедных немцев наезжаете? Они ведь работают, только иногда свой шнапс трескают. Малыми дозами, а не как мы, к примеру, с вами. Вторую бутылку приканчиваем!
Симонов сидел задумчивый, курил. Потом сказал:
— Может, ты, конечно, и прав. Я действительно что-то отвязался. Нервы, наверное, сдают. И сижу здесь уже пропасть лет. Хорошо хоть иногда удается в Москву наезжать. Да и то — в качестве интуриста. Но обидно все же. Мы ведь не хуже немцев работать умеем. Почему у них страна — конфетка, а у нас все больше на помойку смахивает?
— «Потому что это наша родина, сынок», — процитировал Евгений старый анекдот. — Ну, судьба у нас такая, Алексей Васильевич, карма! Тут жалуйся, не жалуйся, а все равно как было, так и будет. Будущее непременно наступит, куда оно денется. Но вот будет ли оно светлым? Вопрос вопросов! Поживем — увидим. Давайте о другом…
Он растер ладонями лицо, прогоняя хмель, все же немного зацепивший его сознание, закурил.
— Как я понял, у вас есть план действий. Какой? В чем заключается моя работа? Как мне быть с этими людьми? Они ведь на меня выйти должны в самое ближайшее время. Оружие обещали предоставить.
— В самое ближайшее, говоришь? — Симонов тоже потер лицо, сходил к бару и принес несколько баночек тоника. Жадно выпил одну, достал сигарету. Он сейчас не выглядел человеком, только что употребившим пол-литра водки, и совсем не походил на того спивающегося и проворовавшегося штабного офицерика, с которым Евгений когда-то давно сидел в кафе. Ну, да ведь то была игра…
— Торопятся, суки! Ничего, потерпят. А плана у меня, Женька, пока никакого и нет! — он развел руками. — Придется нам его вместе изобретать. Тебе хочется поскорее жену вызволить. Мне — с этой сволочью разделаться. Выходит так, что моя работа перетекает в стадию активных и быстрых действий. Во все детали тебе вникать не обязательно, да и вредно, надеюсь, ты это понимаешь.
Евгений согласно кивнул.
— Ну, так вот. Как тебе себя вести… А точно так же, как и до встречи со мной! Доложишь, что нашел, наблюдал, следил. Я беспечно гуляю в положенное время. Точки, с которых можно меня убрать, ты наметил,
