l:href='#n_901' type='note'>[901].
Наряду с Коминтерном и ведомством Ворошилова активным субъектом внешней политики СССР являлись структуры разведки и контрразведки ОГПУ. Комиссии Политбюро, неоднократно созывавшиеся по инициативе Наркоминдела, так и не смогли закрепить за ним единоличного приоритета в международных вопросах. Чичерин даже признался, подводя итог своей деятельности на посту наркома, что «ГПУ обращается с НКИД, как с классовым врагом»[902].
Если 1924 год вошел в историю внешней политики СССР как полоса признаний, то 1926 год принес с собой полосу договоров о ненападении и нейтралитете. В ответ на польскую инициативу 4 марта 1926 года. Политбюро разрешило Наркоминделу начать переговоры с прибалтийскими странами о заключении коллективного договора о ненападении и нейтралитете[903]. Из-за противодействия Англии и Франции эта возможность не была реализована, и СССР заключил двусторонние договоры с Литвой и Латвией.
В ходе переговоров с последней советские дипломаты должны были добиваться не только внешнеполитической переориентации Латвии, но и изменения внутриполитической ситуации в ней: «Считать желательным дать обещание Латвии о предоставлении заказов на сумму около 6 млн. рублей в год при условии образования правительства левой коалиции, которое должно дать гарантии в ликвидации враждебной политики по отношению к СССР и заключить с советским правительством договор на выставленных нами условиях»[904].
Особое внимание к европейским проблемам нашло свое выражение и в коминтерновских документах — в резолюции Шестого пленума ИККИ (17 февраля — 15 марта 1926 года) впервые был дан развернутый анализ международного положения по регионам и отдельным странам. Маршрут мировой революции был дополнен указанием на перспективу «Соединенных Штатов Социалистической Европы» как пролетарской альтернативы буржуазно-пацифистскому истолкованию европейской интеграции[905].
Лозунг СШСЕ подразумевал неизбежность столкновения пролетарской Европы и буржуазной Америки, В США весьма болезненно относились к такой перспективе, хотя компартия этой страны и не стала сколько-нибудь значительной силой, объединяя в своих рядах в основном иммигрантов первого поколения. Отказ американского правительства от признания СССР был связан не только с отказом Советов платить по царским долгам, но и со стремлением оградить себя от революционной дипломатии.
Об этом свидетельствует проект директивы Литвинова Г. Пятакову, отправлявшемуся в США в конце 1926 года — «от нас требуют, чтобы Коминтерн отказался от какой бы то ни было работы в Америке, или же, чтобы наше правительство порвало всякую связь с Коминтерном… подобные требования для нас даже не дискутабельны»[906]. Но уже через несколько месяцев, после «военной тревоги» весны 1927 года, деятельность эмиссаров мировой революции стала предметом резкой критики в Политбюро ЦК ВКП(б).
Резкое ухудшение международного положения СССР в 1927 году началось с событий на Дальнем Востоке, где практически параллельно правительство Гоминьдана начало репрессии против китайских коммунистов и совершило налет на советское посольство в Пекине. Московские газеты утверждали, что все это стало результатом подстрекательства английского империализма, хотя в антикоммунистическом повороте Чан Кайши преобладали внутренние мотивы — он боялся попасть в слишком большую зависимость от советских инструкторов и лидеров КПК, настаивавших на «углублении» революции. Более года сотрудники посольства вопреки всем правилам дипломатического иммунитета провели в заключении.
Политбюро постоянно занималось вопросом их вызволения, но в целом ставило сохранение советского присутствия в Китае выше гарантий безопасности конкретных людей. Несмотря на продолжавшиеся аресты советских представителей и провокации по отношению к посольствам, особенно участившиеся после разгрома Кантонского восстания в Южном Китае, 12 мая 1928 года по предложению Сталина им была послана телеграмма, требовавшая от всех работников советских учреждений оставаться на своих местах — «нас хотят толкнуть на эвакуацию, чтобы поставить в смешное положение»[907].
12 мая британская полиция провела обыск в советско-английской торговой фирме АРКОС под традиционным предлогом — поиск подрывной коммунистической литературы. Вряд ли консервативное правительство Великобритании искало повода для развязывания военного конфликта, скорее речь шла о попытке «прощупать» состояние советского руководства, раздираемого конфликтом между сталинским большинством и «объединенной оппозицией». Реакция Политбюро свидетельствовала о том, что «военная тревога» была воспринята самым серьезным образом. Пресса получила указание развернуть кампанию против империалистических поджигателей войны, по всей стране были организованы демонстрации протеста, в советских посольствах за рубежом принялись уничтожать секретные документы. Бухарину было поручено мобилизовать компартии на проведение акций солидарности с СССР в своих странах[908]. 26 мая, за день до разрыва дипломатических отношений, Политбюро решило эвакуировать персонал дипломатической миссии и торгпредства из Лондона.
Стало общим местом в историографии утверждение, что «военная тревога» сознательно раздувалась Сталиным и Бухариным для того, чтобы под ее прикрытием завершить разгром оппозиции и навести порядок в собственных рядах. Это верно лишь в части пропагандистского использования обострения международного положения, которое отнюдь не было спровоцировано СССР [909]. Наоборот, Сталину в этот период как никогда нужна была мирная передышка, тем более что получаемые им секретные сводки ГПУ подчеркивали: «Крестьянство воевать не желает… многие красноармейцы скептически относятся к войне в ближайшее время»[910] .
В ответ на давление Запада весной 1927 года Советский Союз усилил свою пропагандистскую активность, в том числе и с трибуны Лиги наций[911]. Начиная с Четвертой сессии подготовительной комиссии конференции Лиги наций по разоружению в них принимала участие советская делегация во главе с Литвиновым. 30 ноября 1927 года он представил в Женеве программу всеобщего и полного разоружения, вызвавшую негативную реакцию западных дипломатов, но активно обсуждавшуюся прессой всего мира. Левое крыло европейской социал-демократии поддержало советские предложения, что вызвало серьезную озабоченность в коминтерновском аппарате, понимавшем, что речь идет лишь о «маневре с целью разоблачения буржуазного пацифизма»[912].
Разрыв дипломатических отношений с Великобританией привел к большей уступчивости советской стороны на переговорах с другими державами. Так, Политбюро согласилось пойти на компромисс при обсуждении с французским правительством проблемы царских долгов, чтобы выиграть время и расколоть все тот же «единый фронт империалистов». В руководстве ВКП(б) о «едином фронте» можно было только мечтать. Советский представитель во Франции Раковский, один из близких соратников Троцкого, своими заявлениями поставил себя на грань высылки из Парижа — Сталину пришлось защищать Раковского, дабы не допустить его возвращения на авансцену внутрипартийного конфликта [913]. Лишь 1 октября в ответ на возмущенную телеграмму Раковского Политбюро заявило ему: «Нельзя требовать от нас, чтобы мы предпочли разрыв отношений замене одного полпреда другим»[914].
События весны 1927 года, которые в полной мере использовали левые критики в ВКП(б), объективно способствовали ослаблению позиций тех партийных и государственных лидеров, которые выступали за развитие «мирной передышки» как внутри страны, так и на международной арене. Сталин укрепился во мнении, что в обоих случаях следует не искать хрупких компромиссов, а опираться на право сильного.
Выступая на апрельском пленуме ЦК 1928 года, он подчеркнул недопустимость миролюбивых настроений в партийном руководстве, порожденных нэпом. «Есть люди, которые думают, что можно нам вести революционную внешнюю политику и вместе с тем добиться того, чтобы нас целовали за это западноевропейские буржуа. Я не буду доказывать, что такие люди не имеют и не могут иметь ничего общего с нашей партией»[915]. В этих словах содержалась скрытая полемика с Чичериным, настаивавшем на приоритете «статус кво» по отношению к новой пробе сил на международной арене и выступавшим против любого провоцирования западных держав
