как русские — на местном бюджете и самообложении. В качестве лучшего выхода из создавшегося положения предлагалось выделение русского населения в самостоятельную административную единицу, поскольку, несмотря на искусственное вклинивание местной властью в казачьих землях туземного населения, казачьи станицы с прилегающими к ним русскими поселками составляют до 2500 хозяйств, компактно заселяющих неразбросанную территория с населением примерно в 75–80 тыс. человек. Этот же вариант решения русской проблемы типа русских автономных округов предлагался и для Северного Кавказа[136].
В Киргизии во второй половине двадцатых годов имели место массовые побоища, убийства, грабежи в столкновениях между местным и русским населением. В поступающей в Центр информации указывалось, что во многом это было усугублено проведенной в 1922–1923 годах сафаровской реформой, когда земля, принадлежащая русским поселенцам, передавалась местным жителям, которые ей «не пользовались, обрабатывать ее не стали, а жилые дома превратили в конюшни»[137] .
Из таких вопиющих антагонистических узелков и было соткано полотнище национального нэпа. Но главный дефект был заложен в самой основе интернационалистского проекта — этнический принцип в условиях многонационального состава субъектов коммунистической федерации и особенно инкорпорации русских в каждый из них, не позволял выстроить действенные механизмы государственного образования.
Это хорошо понимали профессионально ориентированные деятели российской эмиграции, отнюдь не шовинисты по воззрениям. Еще ранее погибший от рук революционных матросов известный российский правовед Ф. Ф. Кокошкин решительно выступал против построения федерации и автономии по национальному признаку. Это противоречит всем мировым федерациям, замечал он, обращаясь к опыту Швейцарии, где границы кантонов не совпадали с национальными (этническими) границами. Особое опасение Кокошкина вызвала идея создания национальной федерации в России. Если в территориальной федерации штаты имеют по равному голосу, то в национальной федерации великороссы будут разделены по областям, а Литва, Украина, Белоруссия составят целые этнографические образования, то национально-территориальный принцип будет распространяться на всех, кроме русских. Это вызовет ответную реакцию самой крупной национальности и потенциальный конфликт. В силу этого Кокошкин считал, что попытка установить в России федерацию национальностей приведет к конфедерации — свободному союзу суверенных государств.
Видный государствовед Н. Н. Алексеев считал, что этнические образования, искусственно объединенные в национальные республики, нежизнеспособны и должны быть заменены субъектами, образованными по реальным экономическим и географическим критериям. Эту же идею проводил известный российский ученый и общественно-политический деятель П. Н. Милюков, отмечавший несостоятельность образования федерации по «историко-географическому признаку, не обеспечивающему подлинную национальную свободу». К аналогичному выводу приходили и другие ученые-эмигранты, считавшие советский федерализм фиктивным, а построение республик по национальному принципу — чисто пропагандистским шагом, не согласованным с интересами местного населения и нередко ущемлявших и русских, чьи территории включались в новые республики [138].
Политика огосударствления этноса все время входила в противоречие с жизненными реалиями. Так, в январе 1930 года Президиум ВЦИК в соответствии с решением XIV съезда Советов РСФСР предписал местным органам власти провести повсеместное выделение компактно живущих национальных меньшинств в особые административно-территориальные единицы, установив при этом их численность, размеры территории проживания, количественное соотношение с населением других национальностей.
Однако опыт создания многочисленных национально-административных единиц типа национальных районов и сельсоветов не оправдал себя. Процесс их организации осуществлялся по льготным нормам, требовал больших расходов. Нередко поддерживался национальный эгоизм, когда представители национальных меньшинств, незначительных численно и рассредоточенных чересполосно, ставили вопрос о создании «своих» национальных районов[139]. К концу 1933 года насчитывалось 250 национальных районов и 5300 национальных сельсоветов и это преподносилось как успех ленинско-сталинской национальной политики в СССР. Но такое дробление территориального устройства по этнической принадлежности, кроме культивирования национальной замкнутости, экономической неэффективности и пропагандистских миражей, других «достижений» не дало.
Поэтому, если отбросить все пропагандистские штампы сталинщины — «о врагах», «вредителях» и «буржуазных националистах», содержащиеся в решении Политбюро ЦК ВКП(б) от 17 декабря 1937 года «О ликвидации национальных районов и сельсоветов», достаточно убедительно звучат содержащиеся в нем положения о том, что такие образования в ряде краев и областей созданы искусственно, часто национальным составом не оправдывая свое существование, а также то, что нередко в них наблюдалось стремление ставить препоны изучению русского языка[140].
Соотнося «национальное государство» (республику) с определенной коренной национальностью, будто бы являющейся субъектом самоопределения, власть фактически лишала причастности к «своей» государственности другие народы, нередко значительно превосходящие по численности, уровню образования народы титульные. Невозможность провести административные границы по этническим границам фактически привела власть к необходимости привлечь к работе по «национальному размежеванию» этнографов и других специалистов, которые занялись «территориализацией этничности», заложив с тех пор мощную традицию этнического картографирования. Но в конечном итоге в расчет брались два приоритета: преимущество угнетенной в прошлом нации, для которой создавалась «своя» государственность, и интересы экономического развития, образуемых национальных республик и областей. Именно этим объясняется, что в границы многих национальных образований были включены территории с преобладающим иноэтничным населением[141].
Логика строительства государственности по национальному, этническому принципу заставляла инициаторов этого процесса двигаться по пути бюрократического формотворчества. С легкостью манипулируя судьбами миллионов людей, власть инициировала создание новых образований на территориях, население которых нередко тяготело к иной социокультурной модели бытия. Тем самым, люди становились фактическими заложниками подходов, коренным образом противоречившим национально- государственным интересам, а подчас — просто прихоти должностного лица.
Все это порождало ведомственную неразбериху, территориальные споры республик со взаимными претензиями друг к другу[142]. Имитация удовлетворения «национальных чаяний» того или иного народа путем закрепления за ним определенной территории побуждала партийные и советские органы проводить политику расселения и переселения в зависимости от этнического состава населения волости, уезда, области или губернии. Все это осуществлялось крайне волюнтаристски, нередко в приказном порядке. Решали, скажем, — провести «обратный переход» населения из «одних административно-территориальных в другие» и «проводили вопрос»[143].
Переделы и размежевания, опять таки с этническим вектором, давали печальные результаты. Например, на Северном Кавказе казачьи земли без согласования с их населением включались в состав различных национальных образований. Так в 1921 году в процессе оформления Горской республики к ней присоединили 17 казачьих станиц и хуторов, где проживали более 65 тысяч русских. При этом фактически насильственно присоединенные территории и их население подвергались постоянным нападениям, которые заканчивались переделами казачьих земель в пользу горских народов. Вот что свидетельствует на этот счет архивный документ, отложившийся в фонде Наркомнаца: «Жизнь русского населения всех станиц, кроме находящихся в Кабарде, стала невыносима и идет к поголовному разорению и выживанию из пределов Горской республики; полное экономическое разорение края несут постоянные и ежедневные грабежи и насилия над русским населением со стороны чеченцев, ингушей и даже осетин. Выезд на полевые работы даже за 2–3 версты, сопряжен с опасностью лишиться лошадей с упряжью, фургонами и хозяйственным инвентарем, быть раздетым донага и ограбленным, а зачастую и убитым или угнанным в плен и обращения в рабов. Выпас скота невозможен на предгорьях, где пустуют лучшие пастбища, и скот
