констатировать, что при отсутствии у Канариса и Остера принципиальных разногласий по поводу проводимой ими общей политики побудительные мотивы у них были все же разные. Оба хотели мира и исчезновения преступного режима. Однако если все помыслы и поступки Остера определялись в первую очередь ненавистью к нацистскому господству, то главной целью Канариса было отвести войну и сохранить мир.
Детали заговора лета 1938 г. стали известны из свидетельских показаний его участников перед Международным военным трибуналом в Нюрнберге, из материалов так называемого «процесса Вильгельмштрассе» и из документов Баварской комиссии по денацификации, проверявшей причастность генерал-полковника Гальдера, а также из многочисленных немецких и зарубежных публикаций, и потому не будем их здесь повторять. В эти недели и месяцы Канарис проявлял повышенную активность. Абвер представлял собой мозговой центр, от которого по всем направлениям протянулись связующие нити: в Генеральный штаб к генералу Вицлебену, к командующему Берлинским военным округом, чьим войскам предстояло нанести главный удар, к Шахту, Гёрделеру и Беку, к Вайцзеккеру с его группой дипломатических работников за границей, включавшей и братьев Кордт; они, в частности, вели в Лондоне переговоры с сэром Робертом Вэнзитартом, желая добиться от Великобритании четкой позиции, которая заставила бы Гитлера отступить или же открыто объявить немецкому народу о своих агрессивных намерениях. Как известно, реальную попытку своими силами отстранить Гитлера от власти и тем самым раз и навсегда избавить Германию и Европу от смертельной угрозы нацизма в последний момент остановил внезапный приезд в Берхтесгаден английского премьер-министра Невилла Чемберлена, а подписание Мюнхенского соглашения окончательно похоронило планы заговорщиков.
Как и другие участники Сопротивления, Канарис был убежден, что достигнутое в Мюнхене примирение сторон – наиболее приемлемое решение судетской проблемы. Война опять отступила, и мир сохранился. Однако, как вскоре смогли убедиться в ОКВ, присоединение к Германии территории, населенной судетскими немцами, не умерило аппетита Гитлера. Не удовлетворяло его и раболепствующее правительство куцей Чехословацкой Республики. Он не мог допустить существования самостоятельного чехословацкого государства, примыкающего к границам Третьего рейха.
Если уступчивая позиция Чемберлена в сентябре 1938 г. Канариса и других участников заговора серьезно и разочаровала, они вовсе не заключили, что Великобритания и впредь при любых обстоятельствах станет пассивно взирать на захватнические планы Гитлера.
Предпринятые Англией шаги по наращиванию вооружений, последовавшие за Мюнхенским соглашением, несмотря на скромность их масштабов в сравнении с бурными темпами развития германских вооруженных сил, служили для Канариса неоспоримым доказательством приближения того момента, когда Великобритания всей своей мощью обрушится на Гитлера. И он без улыбки выслушивал рассказы своих знакомых, вернувшихся из Англии, о существующем в широких кругах британцев желании организовать крестовый поход против Гитлера, которого они принимают за Антихриста.
В отличие от большинства ведущих немецких политиков и военачальников Канарис имел ясное и в основном правильное представление о характере, физической и моральной устойчивости англичан. Он был достаточно хорошо знаком с английской историей и понимал, что военная мощь Великобритании обусловлена не предварительными тщательными приготовлениями, а необыкновенной выносливостью и способностью к импровизации.
Весной 1939 г. он обсуждал с одним из друзей, знакомым с положением дел в Англии, ряд политических отчетов, поступивших к нему из Лондона. В них говорилось между прочим и о критике влиятельными британцами популярной среди германских военных теории так называемого «блицкрига» (молниеносной войны).
Они (то есть британцы) признавали, что на первом этапе военных действий, которые могут длиться годами, гигантская немецкая военная машина в состоянии причинить Великобритании значительный ущерб. Однако победить ее не сможет. Ибо Англия обладает огромным стратегическим преимуществом, которое связано не только с ее островным, изолированным положением, но и с тем очевидным фактом, что основные источники военной мощи Британской империи, не говоря уже о самих Соединенных Штатах Америки, недоступны для германских средств ведения боевых действий, в то время как все жизненно важные объекты Третьего рейха находятся в пределах досягаемости английской бомбардировочной авиации. Мол, медленно, но верно военный потенциал Великобритании и ее союзников будет наращиваться и в конце концов превзойдет боевую мощь Германии, и через определенное время Третий рейх окажется повержен. Эти доводы англичан, с которыми Канарис в принципе был согласен, он будто бы пытался довести до сведения Кейтеля и других руководителей в армии и на флоте, но понимания не получил. «Мне, – произнес он с горькой усмешкой, – уже не верят».
Этот разговор состоялся через несколько дней после вступления немецких войск в Прагу. Канарис ожидал данное событие как неизбежное, с верой в неотвратимость судьбы. Он прекрасно сознавал, что после успеха Гитлера в вопросе с Судетской областью ни один генерал не решится на бунт. Он также заранее предполагал, что, хотя западные державы на словах и реагируют довольно остро на захват Гитлером силой оставшейся части Чехословакии, никаких практических выводов из случившегося они не сделают. Раз уж из-за Бенеша не стали воевать, то ввязываться в драку ради Гахи не захотят и подавно.
Кроме того, как Канарису было известно, уровень боеготовности британских вооруженных сил, и особенно противовоздушной обороны, с прошедшей осени существенно не изменился. И он не обманывал себя относительно прискорбного по своим последствиям влияния этой военной «прогулки» на дальнейшие планы Гитлера. И в самом деле, фюрер тешил себя мыслью, что его вторжение в оставшуюся часть Чехословакии скоро будет предано забвению.
16 марта 1939 г. Канарис прибыл в Прагу, чтобы присутствовать при приеме документов 2-го бюро Генерального штаба Чехословакии (как и во Франции, так именовалась служба разведки). Его сопровождали два бывших офицера австрийского Генерального штаба. Один из них был последним австрийским военным атташе в Праге. Дорога вела через заснеженные горы мимо Цинвальда на Богемию. По пути Канарис и его спутники смогли убедиться в недостаточной моторизации немецких воинских частей. Канарис был явно не в духе и неоднократно с презрением говорил о чехах, не оказавших Гитлеру никакого сопротивления.
Англо-польское заявление о взаимной помощи, сделанное вскоре после оккупации Праги, послужило Канарису лишним доказательством того, что чаша терпения Лондона переполнена и что следующая силовая акция Гитлера не пройдет безнаказанно.
Начало переговоров между западными державами и Советским Союзом о гарантиях Польше он считал дополнительным предупреждением на тот случай, если прежних окажется недостаточно. Как мог заметить Канарис, будучи в мае с докладом у Гитлера, фюрер уже вынашивал какие-то новые планы, но Канарису и в голову не могло прийти, что замышлялось сближение со Сталиным.
Вернувшись из Праги, Канарис тотчас же возобновил свои попытки убедить генералов вермахта в необходимости выступить сомкнутым строем против дальнейших авантюр Гитлера. Начавшееся вскоре обострение отношений с Польшей свидетельствовало о приближающейся опасности. Мы располагаем выдержкой из дневника Канариса, характерной для того периода лихорадочной деятельности шефа абвера и датированной 17 августа 1939 г., то есть сделанной за несколько дней до заключения договора о ненападении с Советским Союзом. Разумеется, через свои связи в министерстве иностранных дел Канарис имел информацию о предпринимаемых шагах по нейтрализации Советского Союза, однако не был уверен в успехе. Итак, в тот день он записал:
«17. VIII.1939 г. состоялась беседа с генерал-полковником Кейтелем. Я доложил Кейтелю о своем разговоре с Йостом[9], который сказал, что ничего не знает о деле, фюрер, мол, ничего не объяснил, а только распорядился о передаче Гейдриху комплектов польской военной формы. Йост был согласен с тем, что я проинформирую о содержании нашего разговора Генеральный штаб. Дескать, он лично не очень-то жалует подобного рода затеи, но поделать ничего нельзя – приказ самого фюрера. И он-де не мог не спросить фюрера, каким образом он думает осуществить это мероприятие, на что фюрер, мол, заявил, что это должна сделать армия[10].
Затем я доложил Кейтелю о разговоре с Роаттой[11], который сказал: было бы хорошо, если бы Муссолини прямо заявил Гитлеру, что не будет участвовать в войне. Кейтель,
