сайгаков не было хоботообразного нароста на носу, нависающего над нижней губой, то они сошли бы за джейранов, с образом которых всегда сравнивали поэты Востока легкость и изящество, робость и смущение, красоту и нежность девушки. Да, если бы… А мне эти сайгаки дороже всяких джейранов, думает Мухарбий. Сайгаки — животные очень пугливые, подвижные и легкие. Сайгаки бегают, как это замечено теми, кто гоняется за ними на машине, со скоростью до восьмидесяти километров в час, но быстро устают. И тогда злоумышленники безжалостно и дико расправляются с беззащитными животными. Питается сайгак полынями, солянками, а также злаками. Ведет дневной образ жизни, как и все почти домашние животные, но приручить сайгака еще никогда и никому не удавалось. В неволе он быстро погибает, не ест и не пьет. Эта вот, с отвисшим брюхом, старая сайга, сейчас бабушка тем, что помоложе, а тот, что на страже, ее старший сын, у него зоркий глаз и острый слух. Один рог он потерял в декабре во время брачной драки с сайгаком из другого семейства. Рог потерял, но не уступил сопернику свою избранницу. У него большая семья, две сестры и еще брат, а вся молодь — их дети… Тот, что покрупнее и потемнее, поугрюмее всех, с лировидными рогами, вот тот, что пощипывает свежие побеги травы, муж старшей дочери «бабушки»… А деда не стало, это сразу заметил Мухарбий, наверно, подстрелили старика двуногие звери. А что случилось с той сайгой, что отошла поодаль? Вон и «бабушка» подошла к ней. Да это жена младшего сына! Она скоро родит. Сайга родит детеныша! «Бабушка», наверно, ей сочувственно говорит:
— Потерпи, потерпи, милая, все обойдется. Это не самое страшное в жизни.
— Но мне страшно! — В глазах молодой сайги на самом деле страх. — Я боюсь, а вдруг я умру.
— Все молодые при родах так думают.
— Ну что, скоро ли ты родишь мне сына? — будто спрашивая жену, подходит с белым брюшком молодой муж роженицы, наклоняется, облизывает ее лоб. Может быть, это сайгачий поцелуй. Потом сайгак отходит, приближается к однорогому, спрашивает его: — Ты встрепенулся, старший брат? Не близка ли опасность? Коварна и обманчива эта тишина.
— Чую, человек где-то поблизости, — отвечает однорогий.
— Враг или друг?
— Может быть, и враг. Не ружье ли блеснуло там в ковыле?
— Можете быть спокойны, это большие глаза нашего друга, — говорит «бабушка», — я давно заметила его.
— Мой старший брат, это Мухарбий?
— Да, это он! В прошлую снежную зиму он привозил нам корм — душистое сено. С вертолета сбрасывал.
— Он добрый, он хороший. Можно, я подойду к нему?
— Нельзя. Твой отец погиб из-за такой неосторожности.
— Но это же Мухарбий, наш защитник.
— Твой отец тоже думал, что идет к Мухарбию, но там оказался злой человек, не с большими глазами, а с огнедышащим ружьем.
Молодая сайга родила детеныша. Вот он, этот детеныш, необычный, как заметил издали Мухарбий, совершенно белый. Счастлив тот, кто видел рождение белого сайгака, говорят ногайцы, но вряд ли кому доводилось увидеть такое. Мухарбий оказался очевидцем. Счастливый человек Мухарбий.
— Но это же не сайгак, он совсем непохож на меня! — замечает разочарованный молодой отец. — Он больше похож на зимнего зайца.
— Что ты понимаешь, глупец. Моя невестка родила белого сайгака. Радоваться надо нам всем, всем сайгакам надо радоваться. Белый сайгак — это редкость, белый сайгак будет самым верным вожаком. Он вырастет зорким, ловким, быстрым, как ветер. Радуйтесь, радуйтесь, дети мои, счастье-то какое, не знаю, доживу ли я до тех дней, когда белый сайгак будет взрослым…
— Белый сайгак!
— Белый сайгак! — будто запела песню вся степь под легкий шорох свежей травы'.
Будто в необычном танце, закружилось вокруг роженицы все семейство. И Мухарбию казалось, что он слышит, как в воздухе носится этот радостный возглас: «Белый сайгак! Белый сайгак!» Есть ведь поверье, что год, когда рождается белый сайгак, бывает плодородным, не бывает в этот год падежа скота, травостой выдается долгий и хороший. Мухарбий — человек не суеверный, но в народные приметы верит, потому что многие не подводили его. Степь помогла рассеяться Мухарбию, ему стало легко и радостно. Возбужденный, он вернулся домой, загнал машину под навес, встретил проходящего мимо изгороди Уразбая, с радостью сообщил:
— Белый сайгак родился в степи!
— Спасибо за добрую весть, это к добру, к добру, очень хорошо, значит, войны не будет, урожай будет!
— Да исполнится сказанное тобой. Но почему минуешь мой порог, почтенный Уразбай? Или ты забыл, что наши деды были братьями?
— Не забыл, не забыл, Мухарбий. Но я иду по делу.
— Не к Эсманбету ли, моему соседу?
— Да, к нему.
— Позвали тебя или ты идешь сам?
— Позвали, Мухарбий, позвали.
— Ну и как же ты думаешь, Уразбай?
— О чем, Мухарбий?
— Лежит у тебя душа породниться с этим человеком?
— Лежит, дорогой Мухарбий. Семья у него неплохая» слава богу, живут зажиточно, все есть, и сын его — парень с головой. Ну что же, пусть моя дочь…
— Единственная дочь, Уразбай.
— Да, единственная, Мухарбий. Дочь — камень для чужой сакли, пусть этот камень украсит саклю Эсманбета.
— Хорошо ли ты подумал, почтенный Уразбай?
— О чем долго думать? Зачем держать в доме взрослую дочь? Она перезреет, Все хорошо вовремя,
— А сама Бийке?
— Что Бийке, дорогой Мухарбий? Пора настала…
— Ну, в добрый час, — глубоко вздохнул Мухарбий, так и не сказав то, что ему хотелось сказать. А хотелось сказать ему одно: «Не отдавай в эту семью свою дочь, не отдавай!»
— А, как поживает добрая Кадрия?
— Проведай нас, проведай, Уразбай, будем рады.
— Да и ты редко стал переступать мой порог.
— Работы у меня много. Беспокойная она у меня.
— Да, все теперь заняты. Жизнь все лучше, а забот все больше. Что же будет?..
— Все будет хорошо. Белый сайгак в степи родился.
— Дай-то бог! Ты сам видел или только слышал?
— Сам видел, сам, Уразбай.
— Счастливый ты! Спасибо за добрую весть. — Уразбай заковылял к железным воротам Эсманбета. С открытой веранды эсманбетовского, крытого слепящим оцинкованным железом дома слышались веселые голоса.
Мухарбий поднялся по деревянной лестнице, вымыл ноги в тазу, затем омыл руки и лицо, поливая себе из кумгана над большим медным тазом. Кадрия встретила его с упреком еще за старое:
— И термос привез разбитый.
— Дай поесть, жена, аппетит волчий. Добрую весть я принес, очень добрую. Белый сайгак родился в степи.
— Родился на свою беду.
— Не говори так, жена моя, это к добру.
— Да сохранится он…
— Кто посмеет убить белого сайгака, тот будет проклят на веки вечные! Брось мрачные мысли, жена,
