Неправда, неправда, что Бийке оставалась равнодушной и безразличной к юноше. Она только удивлялась самой себе, как это она так легко согласилась остаться ночью наедине с незнакомым до этого дня парнем. И не чувствовала никакого страха. Молодые люди уже не мыслили с этой ночи своей судьбы друг без друга.
— Вовсе не смешно. Я не хочу спать. Разреши, я сяду рядом с тобой…
— Не разрешу…
— Но я буду только смотреть на тебя.
— Не хочу, не хочу!
— Хорошо. Я отсюда буду смотреть. — И он, не раздеваясь, уселся на тахту.
Неизвестно, сомкнул ли кто-нибудь из них глаз в эту ночь. Едва ли. Горец то смущенно молчал, то возбужденно говорил. Говорила и Бийке. Как вы уже догадались, любезные мои, это была дочь почтенного Уразбая и его жены-кумычки. В ту ночь молодые люди много узнали друг о друге. Они говорили без конца, говорили, перебивая друг друга, чтобы заглушить те чувства и желания, которые все сильнее овладевали ими и звали их. С Бийке так еще никто никогда не разговаривал.
Да, в этот день и в эту ночь сын чабана из далекого горного аула, молодой зоотехник Ризван был пленен и покорен ногайской девушкой Бийке. Они захотели встретиться еще раз, потом еще, и вот они лежат на широкой тахте, в белой постели, в полусвете зеленого ночника в крепких объятиях друг у друга. Загорелые их тела сильны и гибки. На гладкой мускулистой спине парня выступили капельки пота, словно роса в предутренний час на бархатистом листке травы. Девичья рука скользит вверх по спине, стирая росу, затем растопыренные пальцы, как гребешок, входят в плотные курчавые волосы юноши, давят на затылок, прижимают голову к себе, и вот уже рука слабнет, соскальзывает с затылка, бессильно застывает на простыне.
— Ты плачешь, Бийке?
— Нет, что ты…
— А глаза мокрые.
— Это я от радости, от счастья. Я люблю тебя.
— Не говори этих слов, я знаю.
— Я не могу не говорить. Что чувствую, то и говорю.
— Я хочу пить.
— А я не хочу, чтобы ты вставал. Ты уйдешь. Встретишь другую у заброшенного артезиана.
— Другой такой нет, и не хочу.
— То-то же. Ты мой, и никому я тебя не отдам. И никуда я тебя не отпущу, ты останешься здесь, в степи…
— Завтра снимаются отсюда отары овец. Мне надо ехать в горы.
— Нет! — звонко крикнула Бийке. — Нет, никогда! Я не отпущу тебя в горы!
— Почему?
— Я говорю серьезно, — нахмурилась Бийке. — В старину одна черноокая горянка по имени Бахтина своей красотой пленила нашего полководца Ногая, увела в горы, и больше не видели его в степи. С тех пор горы прокляты ногайцами…
— Ты хочешь мне отомстить за своего предка?
— Да. Я, дочь стеней, говорю: тебе нет возврата в горы, ты не вернешься туда, как Ногай не вернулся в степь.
— Когда ты хмуришься, нравишься мне еще больше.
— Ты не хочешь понять меня. Я с тобой говорю очень серьезно, — отстранилась она от Ризвана.
— Но, милая, это невозможно.
— Тогда все! Что же ты, клялся мне, а теперь?! — Она вскакивает с постели, вырывается из его объятий. — Что глядишь? Ненасытные твои глаза…
Со дня их первой встречи она стала еще лучше, так расцвела, что порой даже страшно становилось ему: а вдруг ее умыкнут или изменит она ему?
— Не насмотрелся еще! Ну и смотри. Вот я. Если уедешь, если бросишь меня, знай, долго не дадут мне по тебе тосковать.
Ризван удивился, что Бийке словно прочитала его мысли. Но он-то не мог прочитать ее остальных мыслей, он не знал, что она невеста и скоро должна выйти замуж за сына Эсманбета и недавно был дома разговор. Бийке почему-то не воспротивилась родным, и как-то само собой получилось, что она покорно смолчала. Она и сама не сознавала всей серьезности положения.
— Ты говорила отцу с матерью, что любишь меня и выйдешь за меня замуж? — спросил вдруг Ризван.
— Ничего я никому не говорила.
— Я же тебя просил.
— Если ты пообещаешь мне навсегда остаться в степи, тогда я им скажу. Для меня это вопрос принципа. — Бийке как будто надулась и принялась причесывать волосы.
— Но я же вернусь в сентябре. К концу сентября.
— Боюсь, что тогда будет поздно.
— Что ты говоришь, Бийке, какие у тебя мысли? Я не понимаю сегодня тебя. Прошу, не скрывай от меня ничего…
— Я ничего не скрываю… — солгала Бийке, глядя на бабочку, бьющуюся о зеленую лампочку ночника. — Ты женишься на мне?
— Я хочу поехать к родным ради этого.
— А если родные не согласятся?
— Тогда я останусь навсегда в степи. — Он встал и подошел к ней, обнял ее. — Ты не шути, Бийке, я люблю тебя. Ты пугаешь меня, Бийке. Может быть, я и раньше приеду, но мне обязательно надо побывать дома, рассказать отцу и матери обо всем. Я хочу, чтобы все было как у людей, чтобы все родные мои познакомились с твоими, чтобы…
— Только спеши, Ризван, дорогой, спеши. Я чего-то очень боюсь. — Она прижалась к нему.
— Ты разрешаешь мне завтра уехать?
— Разрешаю!
— Чудо мое, радость моя, да померкнет этот свет, если я не сдержу своего слова!
Время шло, перебирая дни, как янтарные зерна четок. Бийке проводила Ризвана в Сирагинские горы, а через две недели почувствовала томление, слабость и тошноту, чего с ней раньше никогда не бывало. О таком состоянии говорят ногайцы: лежать — болезни нет, ходить — силы нет. Через месяц она окончательно убедилась: у нее будет ребенок от любимого и дорогого ей Ризвана. Бийке испугалась, вся ее решимость будто вылетела из нее, девушка сделалась слабой и беспомощной. Она в этот день ушла далеко в степь, где ее никто не мог услышать, и долго плакала. Там, в степи, нашел ее дядя Мухарбий. Она любила и уважала этого человека за его доброе сердце. Мухарбий занимался своим привычным делом, объезжал степи, заповедные места, любовался маленьким белым сайгаком в том дружном семействе. Сайгачонок еще не окреп. Питался он только молоком матери. И, как видно, учился у взрослых понимать степь и вообще жизнь. То и дело он подбегал к матери с вопросами, и были эти вопросы, как у всех малышей, одинаковы: почему, почему, почему? Может быть, конечно, и не так спрашивал сайгачонок, но Мухарбию казалось, что иначе он спрашивать не мог. А почему небо синее? А почему днем светло? А почему надо все время кого-то остерегаться? А почему звезды падают, но до степи не долетают? А почему заяц с длинными усиками пугается и убегает? Почему птицы летают по воздуху, а я не могу? Почему, почему, почему?
В этот день Мухарбий возвращался домой в хорошем расположении духа. Не встретился за день с плохими людьми, все было спокойно в степи, сайгаки жили мирно, в довершение всего нашел Бийке с заплаканными глазами у заброшенного артезиана. Он не стал расспрашивать, почему она здесь, откуда
