вернулся в свою штаб-квартиру и тщательно все обдумал. В конце концов он придумал следующую уловку.
Пилоты ему рассказали, что враг уже ввел в действие подразделения истребителей, в то время как Советский Союз отправил штурмовики на флот. И в этом Еременко увидел свой шанс.
Утром 1 июля он приказал ввести в бой пятнадцать штурмовиков И-15 и пять истребителей типа И-17. Около девяти утра эти советские самолеты появились над Борисовом. Бесформенные штурмовики-бипланы ударили по скоплению немецких танков. Современные истребители И-17 кружили высоко в небе. Непрерывно строчил пулемет, гремели моторы, грохотали бомбы.
Однако вскоре грохот донесся с запада. Стремглав приближались немецкие истребители «Мессершмитт» и атаковали вражеские самолеты. Русские штурмовики значительно уступали немецким машинам, так как Ме-109 были значительно быстрее и маневреннее.
За несколько минут немецкие истребители сбили три вражеских самолета.
Однако чуть позже на поле воздушного боя показалась новая армада. Двадцать четыре советских самолета типа И-16 обрушились на немцев.
Эти русские машины были несколько маневреннее в воздушном бою, однако это полезное качество компенсировалось более высокой мощностью двигателей и превосходящей скоростью немецких истребителей «Мессершмитт». В сравнении с современными Ме-109 с их тяжелым вооружением русские истребители выглядели устаревшими. Над Борисовом началось настоящее безумие.
Обер-ефрейтор Ешке из 18-й танковой дивизии был тому очевидцем:
«Казалось, что машины вгрызаются друг в друга. Они срывались в крутые виражи, проносились на малой высотой над землей, взмывали ввысь и летели друг на друга по такой невозможной траектории, что было непонятно, куда надо смотреть. Несколько толстопузых русских бипланов, пылая, упали с неба и взорвались в поле.
Но затем нам пришлось испытать настоящий ужас. Один из наших истребителей, оставляя за собой длинный хвост дыма, пролетел над нашей позицией. Он ударился о землю и взорвался. Вслед за ним упал на землю второй истребитель. На нас посыпались комья земли. После чего я увидел, как еще один немецкий истребитель развалился на куски в воздухе. Спустя несколько секунд пылающий „Мессершмитт“ вонзился в землю в нескольких метрах от шоссе. Вылилось топливо. Оно потекло горящей рекой через шоссе и охватило БТР. Несчастные члены экипажа живыми факелами побежали через шоссе. Другой „Мессершмитт“ зашел на аварийную посадку на поле, однако один из толстопузых монстров с красной звездой на фюзеляже подлетел к нему сзади и сбил, когда тот уже почти добрался до земли…»
То, что обер-ефрейтор Ешке из 18-й танковой дивизии пережил утром 1 июля в районе Борисова, было первым успехом советского генерал-лейтенанта Еременко. Введенные в бой по его приказу советские истребители использовали момент внезапности и сбили в общей сложности пять немецких машин за семь минут.
Однако дело не ограничилось пятью воздушными победами. Советские истребители в тот день атаковали непрерывно. Немецкие машины давали им отпор. Когда день склонился к вечеру, советские летчики добились впечатляющих успехов.
Воздушный бой продолжился 2 июля. Снова русские атаковали в соответствии с тактикой Еременко. Прилетели немцы. Опять разгорелось ожесточенное сражение в воздухе. Когда оно завершилось, Еременко поручил своему офицеру связи установить связь с Москвой. Через несколько минут ему ответил начальник Генерального штаба маршал Шапошников. Еременко рассказал о воздушном сражении. В тихом голосе Шапошникова появились несомненные ликующие нотки, когда он переспросил:
– Значит, вы говорите, шестьдесят сбитых самолетов, товарищ генерал-лейтенант?
– Так точно, товарищ маршал. Наши летчики в воздушном сражении над Бобруйском и Борисовом сбили шестьдесят немецких машин.
Шапошников сдержанно кашлянул:
– Вы абсолютно уверены, товарищ генерал-лейтенант?
– Совершенно уверен! Это абсолютно точные данные, товарищ маршал!
Хотя Борис Шапошников и передал информацию Еременко Верховному командованию Красной армии, он точно знал, что это сообщение об успехах будет воспринято скептически. И оказался прав. Поэтому небывалый успех советских летчиков в Бобруйске и Борисове так никогда и не был подтвержден официально. По-видимому, этому, с полным основанием, не смогли поверить.
Однако успех советских летчиков оказался недолговечным. Уже 3 июля немецкие истребители усвоили урок и настроились на новую советскую тактику. С тех пор советские самолеты то и дело падали с неба, пока у Еременко не осталось ни одного. Так у Бобруйска однажды вечером за несколько минут было сбито девять немецких самолетов.
Советские летчики сражались с фанатичной самоотверженностью. Даже в безнадежных ситуациях они пытались таранить немецкие машины. Падая, они пытались поразить цели на земле.
Генерал Неринг, командир 18-й танковой дивизии, сообщил о советском пилоте, который покинул свою подбитую машину на парашюте. Солдаты танковой дивизии бросились к тому месту, где, по их предположениям, должен был приземлиться русский летчик. Они хотели только помочь русскому, перевязать его, если тот был ранен.
Но русский пилот вытащил пистолет и направил его на немцев. Поняв, что сопротивление бессмысленно, летчик приставил пистолет к голове и спустил курок. Спустя несколько секунд его ноги коснулись земли. Он был мертв. Немецкий солдат смог только снять с русского личный знак.
Вскоре стало более чем очевидно, что новый человек принял на себя командование Красной армией на этом участке фронта, возле Бобруйска и Борисова. Русские сражались там с неостановимой решимостью. Они были готовы скорее умереть, чем попасть в плен.
Что же случилось?
Просто Еременко понял, что армия без души и цели совершенно беспомощна.
Поэтому он начал с того, что внушил офицерам одну идею. Сопротивление до последнего вздоха! Только сопротивление до последнего вздоха может спасти Советский Союз. Тот, кто сражается за сопротивление и погибает, является героем. Тот же, кто падает до того, как был сделан последний вздох, – бесчестный негодяй.
Эта идея вскоре нашла благоприятную почву.
Однако Еременко был не таким наивным, чтобы пытаться сдержать немцев только одной идеей. Он прекрасно понимал, что идея нуждается в поддержке живой силой и техникой.
Узнав о прорыве танковых отрядов Гудериана у Бобруйска и Борисова, Еременко тут же связался с маршалом Шапошниковым и попросил его бросить к нему все находящиеся на центральном участке фронта танки.
Шапошников обратился к Сталину. Как ни странно, но пролетарий из Грузии и аристократ из Генерального штаба царя находились в дружеских отношениях. Он выслушал доклад Шапошникова и отдал приказ в достаточной мере снабдить Еременко танками.
Так на фронте появилась 1-я московская моторизованная стрелковая дивизия под командованием генерал-майора Крейзера. Для усиления войск Еременко она привезла 100 танков, некоторые из них типа Т-34.
Еременко тут же бросил новую дивизию в бой. Вместе с отступающими через Березину курсантами Борисовского танкового училища и другими резервными соединениями солдаты Крейзера были брошены наперерез немецкому передовому отряду 17-й танковой дивизии, который они сдерживали в течение двух дней.
Именно во время этих сражений первый брошенный в бой танк Т-34 оказался в немецких руках совершенно целым и невредимым.
Этот 26-тонный колосс привлек всеобщее внимание штабистов группы армий «Центр».
Но платил по счету опять-таки простой солдат, поскольку 3,7-см противотанковые орудия и орудия, установленные на немецких танках, не могли причинить серьезного ущерба тяжело бронированному Т-34. Там, где этот советский танк появлялся на фронте, он всегда вызывал страх и панический ужас.
Однако Еременко был лишен решающего успеха, хотя он и располагал большим количеством боеспособных танков, чем немцы. Если немецкие пехотинцы были беззащитны перед Т-34, то среди русских
