крест Виктории, Томкинсон, Дьюхерст, Лондерс и многие другие.
При возвращении в залив Кальяри утром 18 августа 1942 года до 11.45 я трудился у перископа в течение трех часов, гоняясь за ускользающим патрульным кораблем, за исключением лишь четырнадцати минут на первом этапе атаки. Больше того, мне пришлось делать это в обнимку с перископом, который больше подходил для последних терзаний грешных старших офицеров в чистилище. Но лишь после того, как мы наконец добили танкер, ушли на глубину и направились восвояси, истекая потом, морской водой и смазкой, я понял, что абсолютно истощен. В азарте атаки такое ощущение отсутствует.
Решив, что агрессия больше не принесет успеха, я выбрал момент, когда все охотники, и морские и воздушные, оказались по другую сторону от покинутого командой судна, и выпустил еще одну торпеду, в этот раз целясь непосредственно под днище. Мы не могли задержаться, чтобы понаблюдать за эффектом, но за взрывом торпеды немедленно последовали звуки разлома – это развалился корпус судна, – а через девять минут, когда мы отважились подвсплыть, чтобы посмотреть, танкер уже затонул. Мне кажется, что этот случай был единственным, когда наши бесконтактные торпеды потопили корабль наверняка. В определенных условиях на близком расстоянии – а в то утро я слышал, как торпеда, подбившая катер, сделала это – можно было услышать удар торпеды, похожий на громкий щелчок, за долю секунды до того, как боеголовка отделилась. Звук быстро распространяется в воде, а в определенных условиях – особенно быстро.
Я сказал, что считаю этот случай единственным, так как эта торпеда имела дефект, способный нанести ощутимый вред тому, кто выпускал ее. Если из-за неполадок в гироскопе торпеда не слушалась глубины и курса и, вместо того чтобы двигаться прямо, делала круг и возвращалась к вам, обычно вы могли нырнуть под нее; но в таком случае бесконтактная торпеда могла попасть в вас. Поэтому в дальнейшем эти торпеды были усовершенствованы таким образом, чтобы взрыв происходил только при контакте. Но даже и контактные торпеды порою подводили. Именно из-за них Хэггард пережил несколько пренеприятных минут, атакуя однажды крейсер. Он услышал щелчок от столкновения торпеды с бортом крейсера, однако ожидаемого взрыва за этим не последовало: крейсер ушел как ни в чем не бывало.
В тот вечер мы повернули к дому и как раз, когда начало смеркаться, проходили южный вход в залив. Вахтенный офицер доложил, что видит нечто похожее на цель: Кальяри представлял собой военно-морской порт. Я понял, о чем говорит дозорный, – это боевая рубка вражеской подлодки.
– Готовиться к погружению! – пропел я.
Лодка направлялась домой, возможно предвкушая все те радости, которые сулит берег, и – вполне естественно при виде дома – потеряла бдительность. Она поднялась на поверхность прежде, чем по- настоящему стемнело, и так на полной скорости шла к порту. Расстояние казалось слишком большим, а позиция не самой благоприятной для атаки, однако мы развернулись на полной скорости почти на 180 градусов в положение залпа, так что хвост нашей лодки затрещал, в то время как торпедисты в спешке готовили торпедный аппарат к выстрелу.
У нас на борту было шесть торпедных аппаратов, и я решил дать залп из всех шести, чтобы закрыть большую площадь и повысить шансы на успех. В сгущающихся сумерках видимость была очень слабой, и точно определить курс и скорость противника казалось невозможным. Два из наших торпедных аппаратов имели торпеды нового образца, остальные же четыре заряжались бывшими бесконтактными торпедами, теперь уже переделанными исключительно в контактные и, как все переделанное, не слишком эффективными. Старые контактные торпеды уже не выпускались. Но иногда отдельные экземпляры еще можно было найти в складских залежах, и я всегда использовал любую возможность, чтобы их получить.
Наводка закончилась, и мы начали выпускать торпеды с интервалом в несколько секунд, чтобы увеличить площадь обстрела и скорректировать возможную ошибку в оценке угла попадания. Прежде чем мы успели выпустить шестую торпеду, прямо по курсу раздался оглушительный взрыв, субмарина вздрогнула и затрещала.
Торпедозамещающая балластная цистерна не заполнилась после выхода торпед полного залпа, и мы выскочили на поверхность. Многие в команде решили, что нам удалось совершить прямое попадание, и по субмарине прокатилась волна ликования, но я знал, что цель находится примерно в 2500 ярдах от нас. Это также не могла быть глубинная бомба, поскольку поблизости не видно было ни самолетов, ни патрульных кораблей. Дело, конечно, заключалось в том, что торпеда разорвалась преждевременно – непосредственно перед установкой и слишком близко, чтобы событие это могло оказаться приятным.
В своем отчете о патрулировании я написал, что было невозможно, даже для итальянцев, не заметить одно или оба эти происшествия – преждевременный взрыв торпеды и всплытие субмарины на поверхность, – и во второй раз за время военных действий я увидел, как цель повернула обратно. На самом же деле та заслуга, которую я приписал итальянским сигнальщикам подводной лодки, выполнявшим нудную работу, абсолютно чуждую по духу латинской крови, им вовсе не принадлежала. На будущий год именно эта лодка, «Бронцо», попала в плен у берегов Сицилии, а вместе с ней оказались и все ее бумаги. Раньше до меня уже доходили слухи, что итальянцы заявляли, будто в тот раз потопили нас, как уже неоднократно это делали и они, и немцы. Но по отчету командира «Бронцо» дело обстояло следующим образом. Подходя к Кальяри с юга, он услышал взрыв торпеды, явно произошедший в конечной стадии ее траектории. На самом же деле она взорвалась, едва начав свой путь.
Быстро оценив ситуацию, он повернулся к атакующей субмарине. В действительности, конечно, он отвернулся от нас, но если бы взрыв оказался произведенным торпедой в конце траектории, то поворачивал бы к лодке; в любом случае он так и не увидел, как мы выскочили на поверхность. Почти сразу после этого он якобы столкнулся с субмариной, что вызвало бурное волнение воды и множество пузырей. Он заявлял, что таким образом потопил вражескую подлодку. Отчет сообщал, что осмотр в доках показал наличие значительных повреждений корпуса «Бронцо», одно повреждение ниже орудия и одно возле машинного отсека. Это было признано достаточным доказательством его правоты, и капитана должным образом наградили. Справедливости ради необходимо заметить, что обе воюющие стороны награждали офицерский состав за уничтожение субмарин, которые на самом деле не получили никаких повреждений. На самом деле весь шум, волны и пузыри, о которых он говорит, происходили от ударов двух наших торпед; вес почти в две тонны на скорости 45 узлов производит совсем не маленький удар даже при отсутствии взрыва. В данном случае обе боеголовки как раз не взорвались.
Во время этого похода я имел дело с тремя подлодками; удивительно, как часто мы встречались: это заставляло всегда держать ухо востро. Чтобы гарантировать себе преимущество, а следовательно, и жизнь, желательно было первым увидеть соперника. Наши субмарины потопили немало вражеских подлодок, но, как я уже говорил, судьба распорядилась таким образом, что мне ни разу не удалось выйти победителем в подобных состязаниях. Хотя три моих торпеды непосредственно достигли цели, ни одна не взорвалась и не нанесла сколько-нибудь серьезного повреждения. Больше мне не довелось атаковать субмарины. В следующий раз итальянцы увидели нас первыми и выстрелили, но промахнулись, так что, возможно, заклятие действовало в обоих направлениях.
Именно после этого патрулирования, которое оказалось еще более зацикленным на субмаринах, чем обычно, я должен был сопровождать конвой через Гибралтар в подводном положении. На самом деле нужно было всплыть на расстоянии примерно 50 миль и пройти по поверхности под защитой запретов на атаки, с известными всем дозорам маршрутом и временным графиком. Под водой же нас могли принять за вражескую субмарину и, выследив, атаковать. Но, как и другие, я предпочел принять этот риск, нежели оказаться мишенью для итальянских лодок.
Возможно, в своем повествовании я не раз нелестно отзывался о штабных работниках, но должен признаться, что на самом деле они беззаветно служили нам: именно им мы обязаны защитой от своих же военных, в которых любая субмарина моментально вызывала бурный боевой энтузиазм, затмевавший выяснение такой мелочи, как ее государственная принадлежность.
Хотя мы еще и не могли назвать себя субмариной, достигшей всех высот военного мастерства, но период нашего ученичества закончился, и теперь «Сафари» готовилась вступить в военные действия.
Глава 12
МАЛЬТА И АДРИАТИЧЕСКОЕ МОРЕ
Налеты немецких бомбардировщиков весной 1942 года заставили наши субмарины перебазироваться с острова Мальта. В ее гавани мы потеряли слишком много лодок. Десятая
