подскочил к нему, но, вместо того чтобы, как ожидалось, завязать драку, демонстративно покинул зал в поисках отца. Александр VI поступил невероятно жестоко. Невзирая на неприкосновенность кардинала Асканио, он отправил стражу, которая ворвалась во дворец и схватила незадачливого гостя, которого тут же повесили.
Трудно объяснить столь примитивное понимание мести и такую инстинктивную реакцию Александра VI, способность которого не обращать внимания на слухи и клеветнические выпады в свой адрес была общеизвестна. Рим – свободный город, говорил он. Но оскорбление, нанесенное непосредственно герцогу Гандийскому, должно быть, нанесло столь сокрушительный удар по гордости и отеческой любви, что в ответ он продемонстрировал собственное превосходство, причем весьма жестоко. К Хуану вернулась прежняя амбициозность, его пьянила собственная значимость, и, несмотря на предостережения отца, он безрассудно ввязывался в бесконечные любовные романы. Прошел слух, что, помимо дружбы с Санчей, он влюбился в дочь графа Антонио Марию делла Мирандола, знатную и красивую девушку из Феррары, и собирался добиться ее любыми способами. Нам неизвестно, преуспел ли он в этом, так как девушку хорошо охраняли. Тем не менее, кажется существенным, что синьор из семейства кардинала Сфорца, которому эта девушка была обещана в жены, да еще и с большим приданым, отказался от свадьбы, хотя и был влюблен в девушку.
Калейдоскоп развлечений и любовных приключений Хуана продолжался до 14 июня. К этому моменту Лукреция уже неделю находилась в Сан Систо. В один из вечеров Ванноцца Катанеи устроила большой прием для своих сыновей. Такие встречи не были случайными; Ванноцца довольно часто собирала своих детей за столом. Было начало лета, Ванноцца устроила прием не во дворце, а в саду, расположенном между церквями Сан Марино-дель-Монти и Санта Люсия-ин-Цельсе, и пригласила Чезаре, Хуана, кардинала Борджиа Монреальского и нескольких близких родственников. Ванноцца все еще была красива. Ужин, видимо, проходил в приятной обстановке. Чезаре в мирской одежде демонстрировал вкрадчивые, «бархатные» манеры. Герцог Гандийский, с его хвастовством и бравадой, которые всячески поддерживали подданные и домочадцы, был героем вечера до тех пор, пока внезапно рядом с ним не появился человек в маске. Никто, казалось, не воспринял всерьез вновь прибывшего; гости продолжали повествовать о своих любовных приключениях. Ужин затянулся, и было уже поздно, когда все распрощались с Ванноццей и отправились по домам. Разбившись на небольшие группы, они двинулись в Ватикан. Дойдя со всеми до дворца кардинала Сфорца в квартале Понте, герцог Гандийский, не обратив внимания на совет взять с собой вооруженную охрану, прихватил слугу и, сопровождаемый мужчиной в маске, канул в ночи, отправившись на таинственное свидание. Последнее, что услышали родственники Хуана, был отголосок смеха молодого человека. Остановившись на Пьяцца-дель-Эбрей, герцог приказал слуге: если в течение ближайшего часа он не появится, вернуться домой. В этот час в Риме царили тишина и темнота, дома были крепко заперты на засовы. Тут и там мелькали еще более страшные, чем темнота, призрачные тени, попадавшие в желтый круг света, отбрасываемого фонарем. Слуга, ждавший на пустынной, маленькой площади, чувствовал себя крайне некомфортно, опасаясь всех блуждающих в ночи. Герцог Гандийский исчез в темноте, чтобы встретиться с собственной смертью.
Начинался следующий день. Мысли папы были заняты королевской коронацией в Неаполе, вызванной неожиданной смертью короля Феррандино (который, по слухам, умер по причине чрезмерной любви к жене и тете, Джованне Арагонской). Утро прошло в обычных делах; герцог Гандийский не появлялся. День тянулся медленно, и испанцы сообщили папе, что Хуан все еще не вернулся. Понтифик слегка встревожился, но утешил себя мыслью, что, как уже бывало, сын задержался в доме какой-нибудь известной красавицы и решил остаться там до сумерек, чтобы выйти незамеченным, – папа первым бы одобрил подобную предосторожность. Яркий июньский день кажется папе мучительно-долгим, и, когда наступает ночь, он начинает всерьез беспокоиться. Испанцы патрулируют улицы со шпагами наголо, чтобы вселять ужас в горожан, и на случай, если кланы Орсини и Колонна, всегда готовые использовать любые беспорядки в своих интересах, покинут крепости. Начались поиски. Первым нашли смертельно раненного слугу, который был не в состоянии говорить. Это явилось несомненным доказательством, что герцог Гандийский мертв. Поиски продолжались, город был прочесан вдоль и поперек, и в конце концов был найден лодочник-далматинец, который все рассказал.
Его звали Джорджио, и он проводил ночи в лодке на Тибре, прячась в камышах, – охранял поленницу дров, стоявшую приблизительно у больницы Святого Иеронима Славонского, у моста Рипетто. В ночь с 14 на 15 июня он видел двоих мужчин, внимательно изучавших дорогу к больнице и прилегающую к нему территорию. Затем они исчезли, а вскоре вновь появились и дюйм за дюймом еще раз осмотрели все вокруг. Потом он увидел, как появился мужчина на белой лошади, за его спиной было перекинуто тело, которое с двух сторон поддерживали слуги. Всадник подскакал к реке, развернул лошадь и отдал приказ; после чего слуги столкнули тело с крупа лошади и бросили в воду. Лодочник услышал характерный всплеск и отчетливый голос всадника, который поинтересовался, сделано ли все должным образом. «Да, повелитель», – ответили слуги. Всадник повернулся к реке, бросил взгляд на медленно текущую воду и что-то там увидел; это был плащ мертвеца, раздувшийся подобно траурному парусу. Он приказал затопить труп и наблюдал, как слуги забросали «мишень» камнями. Когда вода поглотила мертвеца, мужчины исчезли, и опять наступила тишина. Лодочника спросили, почему он тут же не сообщил о случившемся. Он не придал этому большого значения: он и раньше видел по меньшей мере сотню тел, сброшенных в реку, и никто не поднимал из-за этого шума.
Папа был вне себя. Он не желал верить, что Хуан умер, и вопреки всему ждал более очевидных доказательств. Сотни сетей забрасывали в Тибр, тысячи глаз внимательно изучали их содержимое, и уже ночью выловили изуродованный труп герцога Гандийского с вырванной гортанью, в тине и прицепившемся мусоре. Его отнесли в замок Сант-Анджело, раздели, обмыли, обрядили в парадные одежды и ночью в сопровождении печальной толпы скорбящих домочадцев, священников, аристократов и испанцев перенесли и похоронили в церкви Санта-Мария-дель-Пополо. Странный кортеж в свете ста двадцати факелов поспешно отъехал от замка Сант-Анджело, и, по словам очевидцев, над толпой неслись стоны и молитвы, а из темных окон замка звучал крик папы, взывавшего к умершему сыну. В Санта-Мария-дель- Пополо тело положили в часовне у правого нефа, где уже покоился первый герцог Гандийский. Во времена правления Юлия II они были перевезены в место окончательного захоронения в Гандию.
Папа вел себя так, словно находился в камере пыток. В течение двух суток он не ел, не пил, не спал, оставался наедине со своим горем и стонал. Такое состояние должно было вызвать определенную реакцию, каковой явилась обостренная жажда покарать виновного. В папском дворце немедленно приступили к расследованию. Первым подозреваемым был кардинал Асканио Сфорца, и, поскольку тело было найдено недалеко от загородного дома, принадлежащего Сфорца, там провели тщательный обыск. Кардинал проявил невероятное хладнокровие; он передал все ключи от дворца пришедшим провести обыск и похвалил за принятые меры, после чего с достоинством проследовал в резиденцию миланского посла Стефано Таверно. Нет ничего странного в том, что кардинал Асканио подозревался в попытке отомстить за повешенного гостя, но в тот период Сфорца был слишком поглощен делами, чтобы заниматься отмщением. У герцога Гандийского было много врагов, фактически у него не было ничего, кроме врагов. Человек, совершивший убийство, знал об этом и точно рассчитал, что множество подобных следов скроют его следы. Асканио Сфорца вскоре был оправдан. Александр VI послал ему извинения за угрозы со стороны кардинала Валенсийского и некоторых прихвостней герцога и объяснил это обрушившимся на них горем. В число подозреваемых входили Джидобальдо де Монтефельтро, Джованни Сфорца и брат Джованни, Джан Галеаццо, но они были тоже вскоре оправданы; об этом в публичном обращении перед консисторией 19 июня заявил Александр VI. На смену трагедии приходит мелодрама. Вероятно, это был первый и единственный случай, когда папа в полном облачении в присутствии послов публично оплакивал смерть сына. «Никогда больше не сможем мы испытать большего несчастья, поскольку мы любили герцога Гандийского больше всего на свете, – объявил он в высокопарном испанском духе. – Мы охотно отдали бы семь тиар, только бы вернуть его к жизни… Господь наказал нас за наши грехи, потому что герцог Гандийский не заслужил такой страшной и необъяснимой смерти; это Господь Бог наказывает нас за наши грехи… Ходят слухи, что в его смерти виновен Джованни Сфорца, но мы убеждены в его невиновности; Галеаццо Сфорца и герцог Урбинский совершенно непричастны к этому делу». Принеся публичные покаяния, папа сообщил, что в будущем собирается вести праведную жизнь; в Ватикане будут проведены реформы; будет установлено жесточайшее наблюдение за тем, чтобы мирские интересы не затрагивали
