обсуждают поездку в Феррару Александра VI. Закончив обсуждения, папа отправляет слуг за кардиналом Ипполито, доном Ферранте, доном Сиджизмондо и другими гостями из Феррары.
Состоялась сцена прощания. Члены семейства д'Эсте опускаются на колени и по очереди целует ногу понтифика. Александр сообщает, что авансом подарил Лукреции все, о чем она только могла подумать, и приказывает Чезаре и кардиналу сопровождать Лукрецию на всем пути ее движения. Все будет хорошо, сказал Александр VI, и, если она будет в чем-то нуждаться, пусть напишет ему и он сделает для нее намного больше того, что он делал, когда она была с ним. Он сказал это громко, на итальянском, чтобы все присутствующие могли услышать и понять его слова, и предназначались они для того, чтобы защитить дочь от феррарцев. После этого Лукреция наконец выходит из зала и спускается на площадь. Ее ожидает длинная кавалькада; лошади нетерпеливо бьют копытами и выпускают пар из ноздрей. Лукреция садится в дорожное кресло, установленное на муле, который покрыт черной бархатной попоной. По одну сторону от нее Ипполито д'Эсте, по другую – Валентинуа. За ними следуют дон Ферранте и дон Сиджизмондо, кардинал-легат Франческо Борджиа, послы, епископы, придворные дамы и девушки, аристократы, рыцари, солдаты, грумы и сто пятьдесят повозок, покрытых сукном и бархатом ее цветов, желтого и темно- коричневого.
Бурхард описывает снежную погоду и добавляет, что она освободила Лукрецию от необходимости надеть одежду, которая предписывается этикетом в подобных случаях. В отличие от него феррарский посол, монсеньор Бельтранто Костабили, упоминает наряд из золотой и малиновой парчи и золотой плащ, подбитый горностаем, и замечает, что герцогиня была «очень изящно одета». У меня нет основания полагать, что столь педантичный Бурхард был способен допустить ошибку, но я не могу подвергнуть сомнению и свидетельство Костабили, который сопровождал Лукрецию на протяжении многих миль. Можно только предположить, что утром на Лукреции был простой наряд из шерсти, а позже по совету отца и братьев она, возможно, вернулась в Санта-Мария-ин-Портико и переоделась. Теперь можно только гадать. Ясно одно: Бурхард видел Лукрецию в Ватикане, а Костабили – в дороге.
Кавалькада едет по пустым улицам. Богатство Лукреции охраняют солдаты Чезаре; как иронично заметил наблюдатель, с помощью этого богатства папа пытался «выполнить церковную заповедь, выдавая замуж женщин и девственниц». Следом движется паланкин, «комната, сделанная из дерева с золотом и обитая роскошной тканью». Затем лошадь невесты, покрытая попоной из золотой парчи, и мул, покрытый попоной из малиновой парчи. А затем и сама Лукреция. Последний раз она ехала верхом по улицам Рима. Папа, переходя от одного окна к другому, с болью в сердце наблюдал за удаляющимся кортежем.
Вереница проследовала вдоль берега Тибра к Понте-Мильвио, минуя Пьяцца-дель-Пополо, где был похоронен герцог Гандийский. Прошли годы, а с ними и переполненная страстями жизнь, ссоры из-за золота, кардинальского пурпура, веселье и ужас. Лукреция, дитя юга, отказывалась от золотого римского солнца ради серого неба Феррары. Снежная тишина заглушала голоса. Город, спокойный и шумный, богатый и нищий, был тих и пустынен. Никто не вышел поприветствовать Лукрецию, и это лишило ее живописного спектакля, знакомого с детства, и вернуло к извечным вопросам. Женщина, которая покидала Рим, больше не была дочерью папы римского, она являлась новорожденной герцогиней Феррарской, иностранкой, более не доверяющей этому городу. Отныне Рим и Лукреция стали чужими друг другу.
Часть вторая
При дворе д'Эсте
Герцогство д'Эсте расположено в долине реки По, южнее Венеции и Ломбардии и севернее Апеннин. Все в зелени, с реками, болотами и возделанной выносливыми земледельцами настолько плодородной землей, что она прямо-таки побуждала к проведению крупномасштабных экспериментов. Сердце изысканной цивилизации страны, Феррара поднималась из плоского зеркала ландшафта. Никаких гор или просто холмов; Феррара открыта навстречу северным ветрам.
Здесь здоровый климат. Свежие порывы ветра проносятся по всему городу, раскинувшемуся под необъятным небом: через главную площадь, вокруг старого кафедрального собора со скульптурами в романском стиле – когда Лукреция впервые увидела их, им было уже четыре сотни лет, – над церквями, монастырями, дворцами, домами и садами, всюду, от темных средневековых улиц до светлых кварталов, построенных в конце XV столетия, и, наконец, достигают замка д'Эсте.
Жители Феррары всегда готовы дать сражение или принять бой; активные, чем бы ни занимались, энергичные, временами буйные (ходили разговоры, что никто, хотя бы единожды, не избежал удара ножом). Тем не менее всех их объединяла преданность правящей династии; и аристократия, и простые люди испытывали патриотическое возбуждение при виде орла династии д'Эсте, обычно сходясь во мнении, что победоносная история Феррары суть то же, что династии д'Эсте. Как мы уже знаем, д'Эсте была одной из самых древних династий в Италии. Их родоначальниками, по всей видимости, являлись лонгобарды, и они ассоциируются с именами короля Беринджера и Отто Великого. Семейство д'Эсте управляло городом с XII столетия. Феррара принадлежала партии гвельфов, а часть – графине Матильде; в одну из передышек в войнах между папой и императором в Ферраре установилось республиканское правление. Господство д'Эсте оспаривалось вплоть до 1329 года, когда папа поставил наместника церкви в обмен на ежегодную дань. Позже император назначил их имперскими наместниками в Модене и Реджио, в самых влиятельных городах епархии после Феррары. Владельцы Эсте устояли не только за счет формального введения во владение собственностью, имперской и папской, но и благодаря собственным усилиям. Они были готовы защищать свои правы с помощью оружия, и поколение за поколением производили на свет выдающихся личностей: Обицци, Фолько, Альдоб рандино и Аццо – политики и военные, настолько отважные и благородные, что поэты приводили их в пример уже в 1100 году.
Основу семейного богатства заложил Альдобрандино, увеличил его Никколо II, а Альберто, введенный во владение папой Бонифацием IX, упрочил семейное богатство. Статуя Альберто в доспехах и с папской буллой в руке установлена в стене рядом с входом в кафедральный собор. Его сын Никколо пришел к власти в 1402 году и являлся одним из наиболее выдающихся членов семейства. У него был невыносимый характер, но в то же время удивительная способность доводить все начатое до удачного завершения. Во время войны он отличался храбростью, а его репутация любителя женщин была такова, что, по его словам, он мог заслужить титул
Однако, обладая определенной интуицией, Никколо перед смертью утвердил в качестве наследника Леонелло – бастарда, рожденного ему Стеллой дель Ассассино, очаровательной жительницей Сиены, от которой у него были и другие дети, в том числе и несчастный Уго. Леонелло был своего рода принцем, чья власть и престиж не нуждались в поддержке с помощью страха; его обожали простолюдины. Пизанелло оставил нам портрет этого гуманиста – владельца Эсте. Он был тонким политиком и, подобно Лоренцо Медичи, пытался установить мирное равновесие в Италии путем баланса могущества городов; он поддерживал и содействовал развитию образования и науки, вел переписку с выдающимися людьми своего времени, основал несколько библиотек и больниц и провел реорганизацию университета Феррары.
Леонелло умер в 1450 году в возрасте сорока семи лет (говорили, что он слишком часто приносил жертвы Венере). Его преемником стал другой сын Стеллы дель Ассассино – Борсо.
На фресках у Борсо полное лицо, открытый и умный взгляд, выражающий благородство души, мужество и чувство собственного достоинства. Во времена правления Борсо пришедшее с испанским этикетом подобострастие еще не было свойственно Ферраре; пышность и великолепие двора Борсо прекрасно уживалось с искренними и простыми отношениями. Так же как отец Никколо и брат Леонелло, Борсо стремился расширить границы государства. Он строит дома, прокладывает дороги, разрабатывает первые проекты, связанные с осушением болот и созданием плодородных земель. Леонелло, безусловно, был умнее, но зато Борсо отличался дальновидностью и упорством в достижении цели. Он был настолько
