как туда попасть. Что-то собрал по крупицам. Он как будто складывал мозаику. Тут что-то услышит, там… Барон много знал. Но и не знал — тоже много. А почему нужно идти в Кенигсберг ради Черного леса — я не знаю. Кстати, вы могли бы этот отряд разгромить гораздо легче, если бы немного подождали. Шварцхельм нашел бы способ вам его сдать, чтобы замести следы. Эти литовцы больше ему не нужны.
— Тебе известно, что там, в Черном лесу?
— База. Стационарная база для партизанской войны. Там должно быть оружие, продовольствие и все такое прочее. Насколько я понимаю, ее готовили, чтобы развернуть серьезные действия, когда вы придете. Но что-то у немцев не заладилось. Шварцхельм имел к этому отношение…
— Так почему он не знал туда дорогу?
Голландец усмехнулся.
— Потому что нацисты обожали секреты. Их принцип — каждый знает только то, что должен знать. И получалось — никто, кроме больших шишек, не владел общей картиной. А как говорил Барон, те, кто все знал, слишком быстро побежали, когда вы пошли в наступление. Но далеко они не убежали. Шварцхельм сказал, что корабль, на котором пыталось сбежать начальство, лежит теперь на дне Балтийского моря. У вас хорошие подводники… Барон искал строителей этого объекта, еще кого-то, кто мог что-то знать.
— Его цели? Развернуть партизанскую войну?
— Шварцхельм не такой дурак. И не фанатик. Он прекрасно понимал: дело проиграно. На этом этапе, по крайней мере. Он так полагал: какой смысл в том, чтобы убить еще несколько десятков русских? Сила на вашей стороне. Он обманывал всех этих идиотов. Обещал им оружие и снаряжение. Хотя, может, он бы им их и отдал. Хотя бы для того, чтобы они подняли шум и отвлекли бы ваших от его особы. Но ему были нужны материалы института «Норд». И только.
— Что это такое?
— Вот этого я не знаю. Но это нечто очень важное. План его заключался вот в чем. Взять нужные ему материалы, потом пробраться в большую Германию. Там у него есть связи. А оттуда — вместе со мной и теми, кто вон там в укрытии лежит, — двинуться в нейтральные страны. Шварцхельм уверял меня, что жалеть об этом мне не придется. Будущее мое будет обеспечено. Но это он так мне говорил. Может, у него имелись еще какие-нибудь варианты. Я ж говорю — темный человек. Но мне-то все одно — надо было как- то выкручиваться. Эти, которые литовцы, у них есть повод с вами воевать. Но мне-то какое дело до их разборок с русскими и с коммунистами? Я ж не идиот, чтобы умирать ради «священной защиты европейской культуры от большевистских варваров». — Последние слова Голландец произнес, подражая пафосу армейских пропагандистов.
— Хотел податься к англичанам или американцам? — спросил Сергей, вспомнив игры Ковалевского.
— Нет, там есть какая то структура, которая собирается продолжать их дело. Вот к ним он и лез.
— Какие у него могут быть дальнейшие планы? Один полезет?
Голландец пожал плечами.
— Если вы его не изловите, возьмет людей из «Вервольф». Я говорю, он с ними не любил иметь дела. Но Барон такой человек — использует в своих интересах все и всех. Я думаю, если будет такая необходимость, он и с вашим НКВД попробует договориться. Две недели назад, когда он ходил к этому Черному лесу, Барон специально взял двух литовцев. Потому что их было не жалко. Он прекрасно знал заранее, что его спутники обратно не вернутся. Я тоже его опасался. Но другого выхода не было.
— А зачем нужно было грабить инкассатора?
— Все просто. Литовцы вас, русских, не любят. Но они совсем не против ваших денег, пусть на них и Ленин изображен. Шварцхельм не верил в идейные мотивы. Он предпочитал платить. Может быть, тут были и другие соображения. Но это мои догадки. Вам же, в конце концов, весь этот цирк надоел бы. И вы бросились бы гоняться за отрядом. Рано или поздно загнали бы… Все были бы довольны. Ваши начальники получили бы ордена, или чем там у вас награждают? Мы бы ушли. Кто ж знал, что вы так быстро нас накроете…
Оставив пленного под присмотром десантников, Мельников спустился в «берлогу». Это и на самом деле оказалось именно такое сооружение, каким он его и представлял. Размером оно было не больше вагонного купе, только гораздо ниже. Сергей стоял, упираясь головой в потолок. На полу лежали два человека. Один в камуфляже, другой — в мундире Ваффен-СС без знаков различия. В одном углу валялись консервные банки, в другом были сложены четыре собранных рюкзака.
Дух был страшно тяжелый — запах немытого тела, спиртного, разбавленного пороховой гарью. Но и без нее атмосфера была — хоть топор вешай. Гнусное местечко. Сергей поспешно вылез.
Вскоре послышались голоса. Из леса вышел капитан — и с ним еще несколько человек. Выслушав доклад, он хмуро кивнул.
— Командир ушел-таки. Нехорошо. Но банду мы накрыли, а это главное. Более двух десятков человек взяли. Кроме тех, кто у замка, имелись еще люди в лагере. Но они даже стрелять не стали, сразу подняли лапки… Радист уже наладил связь. Сюда выходят машины за пленными. Будем считать, что операция — не совсем успешно — но завершена.
— А моя все продолжается и продолжается, — вздохнул Мельников.
Глава 12.
ГОРОД, КОТОРОГО НЕТ
«Виллис» катился по асфальтовому шоссе, разбитому в клочья. Вокруг были следы уже настоящей, нешуточной войны — бесконечные воронки, обломки и, конечно, груды самого разнообразного металлолома.
Вчера вечером Мельников и Копелян прибыли в Инстербург на какой-то попутной «эмке», которая прихватила их в Сувалди, куда Сергея и Оганеса доставили прямо от развалин замка. Впервые в жизни Мельников почувствовал себя большим человеком. Потому как ради него, лейтенанта, разыскивали Елякова по специальной связи. И когда выяснили, что они находятся в штабе дивизии, в Инстербурге, специально нашли для него попутную машину. И теперь хозяин транспортного средства, какой-то интендантский капитан, сидел молча, опасливо поглядывая на попутчиков, а если и заговаривал — то каким-то льстивым голосом, совершенно не соответствующим субординации. Капитан явно опасался, что младший офицер, о котором так заботились «органы», посажен к нему не просто так. А интендант — это уж такая служба… Какого ее представителя ни возьми — всегда углубленное изучение его деятельности попахивает трибуналом. По словам недоучившегося историка Копеляна, великий русский полководец Суворов утверждал: любого. Любого, кто прослужил два года интендантом, можно со спокойной совестью расстреливать.
И уж что говорить о Германии, где столько всяких хороших вещай валялось без присмотра. Кто, что и как оттуда тащил — дело темное. В общем, Мельников ощущал себя персонажем комедии Гоголя «К нам едет ревизор».
Свое непосредственное начальство Мельникову даже не пришлось искать. На КПП перед въездом начальник караула, убедившись, что перед ним и в самом деле лейтенант Мельников, послал сопровождающим солдата, который привез Сергея в находившееся под городом поместье, которое уцелело от войны — и было почти не разграблено. Тут стояли какие-то люди из НКВД, выполнявшие некую секретную работу — и здесь же ожидал его Еляков. Поляк отправился в Варшаву — докладывать о ситуации.
При встрече выяснилось, что столь нежная забота о Мельникове и его спутнике имела и обратную сторону. Большая часть советских войск готовилась выходить на расформирование. Поэтому во всех армейских структурах царила жуткая суета. Смерш уже ничего не делал. НКВД пока ничего не делал. С поляками, на будущей территории которых находился объект, пока не могли толком договориться, поскольку у них был еще больший бардак. У них у в Варшаве-то порядка не было, что уж тут говорить о будущих новых
