Робер опустился на колени, поставил щит на землю и укрылся за ним. Никто из турок не приближался к нему, все боялись западни. Теперь им вряд ли имело смысл стрелять в Робера. Они снова направили стрелы в ряды христиан, но те приободрились, получив передышку. Еще и слух пробежал, что остальная часть армии уже на подходе.
Ее появление захватило турок врасплох, так как они вообразили, что в их засаду попали все христиане. Теперь же Адемар де Пюи поймал в ловушку их самих, он провел отряд по гребню горы и ударил по туркам с тыла. Они дрогнули и пустились наутек так поспешно, что побросали свои палатки и даже шелковый шатер султана с его сокровищами.
Робера де Сент-Авольда, еле живого, подобрали слуги и поспешили унести с поля битвы. Он потерял так много крови и получил так много ранений, что они были уверены в его скорой смерти.
– Вот чего заслуживают глупцы, – резко бросил Боэмунд.
Многие согласились с Норманном, разгневанные смертью родственников или вассалов, поскакавших за Робером и павших от турецких стрел. Готфрид, как всегда поддавшись влиянию сильных людей, мрачнел при упоминании имени Робера и не захотел даже навестить его. Но Адемар де Пюи переговорил с капелланом Боэмунда и узнал, что армия находилась на грани паники. Если бы воины бросились бежать или попытались спрятаться в убежище, их всех перерезали бы турки. Адемар решил, что атака Робера оказалась своевременной, но не захотел спровоцировать ссору с Боэмундом. Он просто заметил, что Божье воинство не столь многочисленно, чтобы позволить себе потерять такого рослого рыцаря. К его обозу император Алексей прикрепил своего врача Теодора, много лет прожившего в сарацинских землях и перенявшего там тайны врачевания. Адемар велел перенести Робера к своим людям, чтобы Теодор мог его лечить.
Шли дни, армия продолжала двигаться вперед, увозя раненых на носилках, не решаясь оставить их на враждебной территории. Робер де Сент-Авольд понятия не имел, где находился, поскольку у него мучительно болели ребра, поврежденные попавшей в бок стрелой. Еще совсем недавно самый сильный рыцарь в армии, он так ослабел от потери крови, что не мог приподнять голову. В редкие моменты, когда сознание прояснялось, он думал, что ему снится дурной сон. Рядом с ним не было никого, кроме человека по имени Теодор, одетого в восточную одежду, с ястребиным носом и желтоватым лицом. Этот человек клал на его раны холодные компрессы и заставлял глотать горькое лекарство. Вскоре Робер начал осознавать, что Теодор ему не снится.
– Я пленник? – прошептал он.
Теодор ободряюще улыбнулся:
– Вы едете в свите епископа де Пюи. Через несколько недель мы дойдем до Антиохии, ворот в Сирию и Святую Землю. Там вы сможете отдохнуть и восстановить силы, ведь осада такого большого города, как Антиохия, продлится долго.
– В свите епископа? – Робер озадаченно нахмурился. – А мой сеньор Готфрид?
– Он в полном здравии.
Робер закрыл глаза и опять погрузился в сонное состояние. Но после ужасного дня сплошной тряски, когда ослы, несшие его носилки, рысью взбирались по скалистым тропам и огибали крутые утесы, он очнулся надолго. Перенося его в палатку, слуги заметили, что щеки, в последнее время такие бледные, слегка порозовели. Когда они опустили его на ложе, он схватил одного из них за одежду и начал задавать вопросы. Позднее к нему пришел Теодор с вечерней дозой лекарства, но Робер отвернулся от него.
– Лучше смерть, чем позор, – мрачно пробормотал он.
– Глупые у вас слуги, – возразил Теодор. – Ни о каком позоре и речи нет.
– Никто не пришел меня навестить, даже мой сеньор Готфрид.
– В такую погоду рыцарям хватает других забот.
И это была совершенная правда, поскольку дождь лил как из ведра и даже носилки промокли, не спасал и балдахин. Робер начал кашлять, и каждое движение отзывалось болью в боку. В такую погоду ржавели доспехи и лопались тетивы на луках. Лошади простужались и умирали. Некоторым рыцарям пришлось пересесть на ослов и даже на волов. Люди, спавшие в грязи, просыпались в судорогах и не могли идти дальше.
Скоро у Робера де Сент-Авольда возник сильный жар. Рана в боку гноилась, и вместе с гноем выходили кусочки кости. Он думал, что обозы находятся рядом с Иерусалимом, и все твердил про свечу, которую обещал поставить к Гробу Господню. Теодор увлажнял его сухие губы, но Робер даже не пытался глотать, и лекарство вытекало из уголков рта.
– Лучше бы найти священника, пока он не умер, – сказал один слуга другому.
Теодор задумчиво почесал длинный нос.
– Жаль потерять такого молодого человека. – Он взял Робера за руку и склонился прямо над ним так, чтобы свеча, стоявшая в голове постели, освещала его лицо. – Засыпай, Робер, иначе ты не наберешься сил и не сможешь войти в Град.
Робер беспокойно посмотрел на него широко открытыми глазами, пытаясь понять смысл этих слов, но в то же время поддаваясь спокойному повелительному тону. Глаза Теодора словно притягивали к себе его взгляд.
– Иерусалим! Я говорил, мне нужно поставить свечу…
– Если ты заснешь, то сможешь это сделать, – пообещал Теодор. Серые глаза, блестевшие на осунувшемся лице, не отрываясь смотрели в глаза черные. – Спать, – тихо приказал Теодор.
– Спать…
Теодор опустил костлявую руку, которую он держал на прекрасном синем покрывале, пожалованном Адемаром.
– Можешь идти ложиться, – не оборачиваясь, сказал он слуге. – Я побуду с ним этой ночью и сделаю все, что понадобится.
Наутро Робер открыл глаза еще в сумерках, прежде чем трубы подали сигнал началу обычной суеты. Он туманно улыбнулся склонившемуся над ним Теодору.
– Мы вошли в Иерусалим через ворота Яффы. Ехали по улицам на ослах и привязали их… мы привязали… Там была дверь с решеткой, она открывалась в нашу сторону, а двор… Не помню.
– Двор не имеет значения, – быстро сказал Теодор. Его желтоватые щеки порозовели. – Вспомни лучше храм Гроба Господня.
– Я поставил свечу, – сонно произнес Робер. – Там было столько свечей! Напротив Истинного Креста курился ладан. Пели монахи в черных одеяниях, и музыка у Гроба Господня звучала, словно райские песни.
– Вспомни хорошенько!
Зазвучали утренние трубы, и Робер вздрогнул. Боль кольнула в бок, и он беспокойно заморгал.
– Где мы?
– В Таврских горах, спускаемся вниз к Сирии, в неделе пути от Антиохии.
– Но мы же ехали по улицам Иерусалима. Я их видел! Неужто я сошел с ума?
Теодор взял его за руку и нащупал пульс.
– Теперь у тебя все в порядке, жар стал спадать. Возможно, Бог подарил тебе видение?
Робер уставился на него, округлив глаза.
– У меня, Робера де Сент-Авольда, было видение! Это невозможно!
Теодор с улыбкой пожал плечами:
– Наверное, ему не хочется, чтобы такой молодой человек умирал. Кто знает, что чувствует Бог по отношению к своим слугам?
Робер посмотрел на него с подозрением. Дьявол тоже умеет очаровывать и хитростью завлекать людей в свои силки.
– Разве мы с тобой не ехали по улицам и не ставили своих ослов в стойла? Зачем ты провел меня по Иерусалиму?
Мягко улыбнувшись, Теодор выдержал его взгляд.
– Я думаю, ты не помнишь, как это было. Богу незачем показывать Иерусалим мне во сне, ибо я там родился.
Армия выдвинулась на Сирийскую равнину и подошла к Антиохии, прекрасному городу, почти такому же огромному, как Константинополь. Насколько это было возможно, воинство расположилось лагерем вокруг –
