Чингисхана и Тимура в сооруженную по случаю победы башню были вставлены их головы. Питер Манди, английский путешественник, посетивший империю Великих Моголов семьдесят пять лет спустя, обнаружил, что такие башни с головами «бунтовщиков и воров» все еще существуют, и зарисовал одну из них «с головами, пропитанными известью и помещенными в стену так, что видны были одни лица». Большинство из пятнадцати тысяч слонов Хему были захвачены, и подобное увеличение сил и богатства, бесспорно, отдавало Дели в руки Акбара – хотя бы на время. Часть войска была отправлена прямо с поля битвы занять Дели, Акбар и остальная часть армии последовали в столицу на следующий день.
Доставленная в Кабул голова Хему ужаснула своим видом женщин в гареме, но и принесла им чувство облегчения. Хумаюн получил тяжелый урок, когда после понесенного от Шер-шаха поражения при Чаусе вынужден был расстаться на берегах Ганга с несколькими из своих родственниц, и потому, возвращаясь в Индию, оставил гарем в относительной безопасности в Кабуле. После его смерти обстановка в Хиндустане была слишком неустойчивой для того, чтобы женщины отважились отправиться в дорогу, но теперь прибытие кровавого сувенира означало, что они могут предпринять эту поездку. Для Гульбадан, тети Акбара, история повторилась; в свое время она, девочкой пяти или шести лет, совершила такое путешествие в обществе прочих обитательниц гарема, когда ее отец Бабур занял Дели после победы при Панипате. К тому времени, когда гарем прибыл в Хиндустан, Акбар и Байрам снова отбыли в Пенджаб, преследуя Сикандар-шаха, и осадили его в крепости Манкот. Акбар предпринял верховую однодневную поездку, чтобы встретить мать и других женщин своей семьи. Истосковавшийся взор Хамиды был вознагражден созерцанием дивной красоты его величества шахиншаха. Сикандар вскоре сдался в обмен на обещание сохранить ему жизнь и владения – он больше не причинял тревог и мирно скончался на своей земле спустя два года. В том же1557 году другой афганский претендент на трон, Адиль-шах, был убит в сражении с правителем Бенгалии. В течение восемнадцати месяцев после воцарения Акбара и еще до того, как ему исполнилось пятнадцать лет, три самые серьезные угрозы его трону в лице Хему, Сикандар-шаха и Адиль-шаха были устранены.
Делами государства ведал Байрам-хан, и приближенные из царского окружения не могли не заметить, что юный подопечный регента нимало не интересуется своими обязанностями императора. Наиболее тревожным казалось то, что он отказывался обучаться чему-либо полезному с этой точки зрения, за исключением чисто физических упражнений, необходимых для того, чтобы участвовать в битвах. Абу-ль- Фазл, которому каждый поступок Акбара представлялся верхом совершенства, снова и снова пытается пояснить, что откровенно легкомысленное поведение Акбара есть «неизбежный недостаток этого возраста» и что «даже если он внешне проявлял равнодушие к делам, то на самом деле он в них был глубоко заинтересован и проверял преданность». Тем не менее между строк перед нами вырисовывается типичный облик умного, но ленивого мальчугана школьного возраста. Астрологи еще во время пребывания царевича в Кабуле определили благоприятный час для его первого официального урока, но «когда этот час настал, царственный ученик предпочел занятиям физические упражнения и удрал». Как обычно, учителя более всего возражали против физических упражнений, занятий спортом, как бы мы сказали сейчас, в особенности против охоты и любых игр, в которых принимают участие животные. Первый наставник Акбара был изгнан за то, что якобы приучил своего подопечного гонять голубей, однако похоже, что в этом случае ученик совратил незадачливого учителя. Любой преподаватель, которому доводилось писать отзыв о знатном отпрыске, безусловно, пришел бы в восторг от того, с каким мастерством Абу-ль-Фазл смешивает реальное с желаемым в своих отзывах о юном царевиче.
Вполне объяснимым и теперь уже общеизвестным результатом этого оказалось то, что Акбар, единственный в царской семье, где ученость и культура всячески поощрялись, был неграмотным. Немало спорили по поводу того, можно ли принимать буквально категорические утверждения ряда современников Акбара на этот счет. Абу-ль-Фазл утверждает, что император обычно сам отмечал черточкой место, до которого дошел в тексте слуга, исполняющий обязанности чтеца; в рукописи «Зафар-наме» имеется название месяца, написанное детским, несформировавшимся почерком, а под ним – примечание Джахангира, что это рука его отца. Правда, видимо, заключается в том, что в детстве Акбар учился начаткам чтения и письма, но предпочел этим не пользоваться – вначале по выбору, а позже потому, что читать и писать плохо было хуже, чем вообще этим не заниматься. Для правителя времен Акбара не уметь читать было, пожалуй, скорее преимуществом, нежели недостатком. Это означало, что он должен получать все сведения от других людей и публично апробировать собственное мнение; поступая таким образом, он неизбежно приобретал искусство передавать власть и спрашивать с тех, кому он ее передавал; к тому же в результате у него развивалась замечательная память, как это и было в случае с Акбаром. Его предок Тимур, завоеватель и покровитель искусств, повествования о жизни которого любил слушать Акбар, был неграмотен.
У Акбара было беспокойное детство, он служил пешкой в игре между отцом и дядями; в очень раннем возрасте он уже принимал участие в военных действиях. В десять лет был вместе с отцом в сражении, ему передали командование воинами его убитого дяди Хиндала; в двенадцать лет, в победоносной битве под Сирхиндом, он находился в передовых частях и номинально возглавлял их. Еще мальчиком в Кабуле он приводил всех в ужас своим пристрастием скакать на пришедших в ярость во время гона верблюдах, а позже в Индии он больше всего любил сидеть на спине у слона-самца во время его драки с другим слоном. Из книг Акбар усваивал только то, что могло помочь ему стать царем-воином, а собственно говоря, в те времена именно это и требовалось от каждого правителя. Даже свою страсть к охоте он сумел использовать во имя этой цели. По мере того как его империя росла и набирала силу, все более неполитичным для него становилось непосредственное пребывание в боевых рядах во время выступлений против мелких беспорядков и мятежей, однако в обычае у моголов было применение войск для загона дичи во время охоты. Акбар годами прибегал к такому способу, отправляясь в охотничьи экспедиции в те места, где было неспокойно и где само его присутствие в качестве охотника, преследующего оленей или тигров, наводило мир и порядок. В ретроспективе недостатки Акбара-школяра как бы приобретали разумный смысл, какого у них на самом деле не было.
В то время как юный император, по выражению Абу-ль-Фазла, «был скрыт занавесом», Байрам-хан весьма успешно вел государственные дела, осуществляя строгий контроль в центре и время от времени осуществляя походы с целью расширения границ империи. Тем не менее обстоятельства начали складываться против него. Начать с того, что он исповедовал шиизм, а большинство знати было суннитским, и Байрам-хан ничтоже сумняшеся сыпал соль на больное место, в особенности когда назначил ничем не примечательного шиитского теолога шейха Гадай в так называемый Главный Садр[25] на один из двух высших духовных постов в стране. Однако религиозные разногласия были попросту благовидным предлогом для того, чтобы бороться с огромным личным влиянием Байрам-хана и уронить его престиж. Байрам-хан был горд, высокомерен и достаточно уверен в своих силах, чтобы действовать тайно. Он вел настолько роскошный образ жизни, что даже Акбар мог бы пожаловаться, что его приближенные и слуги куда беднее, чем люди Байрам-хана.
Наиболее сильное противодействие Байраму исходило из круга членов семьи Акбара и из гарема, где его возглавляла Махам Анга, умная и честолюбивая женщина, влияние которой зижделось на том, что она в свое время была главной кормилицей Акбара. Все свои честолюбивые помыслы она сосредоточила на сыне, Адхам-хане, который, будучи молочным братом Акбаpa, считался почти членом семьи. Храбрый в сражениях, Адхам был слишком порывист, жесток и ни в малой мере непригоден для того, чтобы занимать командный пост. Между тем мать и сын в марте 1560 года уговорили Акбара поехать в Дели без Байрама, который оставался в Агре, и легко убедили его подписать указ об освобождении Байрама от должности главного визиря – легко потому, что Акбар, уже семнадцатилетний, считал, что готов сам взять в руки бразды правления государством. Он предложил Байраму совершить паломничество в Мекку – могольский вариант остракизма – и посулил снабдить его деньгами, нужными для этого. Байрам настолько болезненно воспринял отставку, что даже не пожелал встретиться с Акбаром, но был слишком предан для того, чтобы принять предложение кое-кого из своих приспешников и выступить в поход на Дели с целью силой избавить Акбара от его новых советчиков. Он и в самом деле стал собираться в Мекку, но тут Акбар сделал глупость и послал войско с приказанием изгнать своего опекуна из страны. Это было слишком для Байрама, он вступил в сражение, но был взят в плен и доставлен к императору как мятежник. Но на этот раз победу одержал здравый смысл Акбара. Беседа была трогательной и сердечной; император оказал всяческое уважение человеку, который за прошедшие четыре года заложил прочные основы империи, и предложил
