Криспин тыльной стороной ладони вытер глаза и с судорожным вздохом отвернулся от двери. Взял сумку курьера с двумя ящичками и повесил на плечо. Поспешно спустился вниз, надеясь еще увидеть Джека в последний раз, но мальчишка оказался чересчур проворным. На улице, погруженной в серо-голубой сумрак, не было никого и ничего, кроме серебристых отблесков луны в лужах.
Криспин спросил себя, как он оказался в такой ситуации, не его ли грехи тому виной. Набожным он не был: по чести говоря, чаще всего его молитвы превращались в обращенные к Всевышнему кощунственные тирады, — но, подняв взор к небу и подумав о том, что хранилось в ящике, который сейчас лежал в курьерской сумке, висевшей на плече, Криспин в который уже раз спросил себя: «Почему я?»
Почему он снова и снова нарывается на неприятности? Он всегда думает, что поступает правильно, а получается наоборот. Разве в этот раз он не пытался помочь Ричарду? Неужели его намерение было недостаточно добрым, сердце недостаточно чистым?
Криспин остановился, когда завернул за угол и увидел «Кабаний клык». Дом замер во мраке, в окнах было темно, если не считать пробивавшегося сквозь ставни слабого мерцания свечи и огня в очаге. Криспин сглотнул комок в горле.
«Что ж, я хорошо пожил. Не могу сказать, что я выиграл эту гонку, но и не проиграл».
Поправив сумку курьера, он устремился прямо к двери. Она не была заперта, поэтому Криспин открыл ее и вошел. К нему повернулись четыре бледных лица. Поднялся только Уинком.
— Ага! — воскликнул шериф.
Он указал на стол, и Криспин положил сумку, куда велел шериф.
— Господин шериф, мне нужно вам кое-что сказать.
— Да?
Уинком занялся ящичками, особенно золотым. Он поставил его на стол и положил ладонь на крышку. Криспин положил руку поверх руки шерифа. Тот поднял на сыщика вопросительный взгляд.
— Милорд, это ящик курьера… целый, как вы видите. Но Венец, увы, исчез.
— Что? — Уинком откинул крышку и заглянул в ларчик. Выхватил кинжал и сгреб Криспина за оплечье капюшона. — Что за игрушки, Гест?
— Никаких игрушек. Его нет. Украден.
— Это ты его прячешь.
— Нет, милорд. Слово чести.
— Чести? — Он отшвырнул Криспина. — У тебя ее нет! Какой же я глупец, что поверил тебе.
— Я никогда не пожертвовал бы своими друзьями. Возьмите меня, если должны, но, ради святого креста, не причиняйте зла этим невинным людям.
Шериф метнул на Криспина гневный взгляд, повернулся к побелевшему от страха Гилберту, к Элеоноре, цеплявшейся за руку мужа, к Нэду, грызшему пальцы.
— Где этот карманник?
— Венец не у него. Клянусь Божьей Матерью.
— Где же мальчишка?
— Я его отослал. Если я не могу спасти себя…
— Ты благородный человек, да?
— Я же вернулся.
Криспин вызывающе вздернул подбородок, возможно, в последний раз в жизни бросая вызов.
Уинком наклонил голову и поджал губы. Повернулся к остальным.
— Я знал, что ты вернешься.
— Тогда вы должны знать и то, что я не лгу.
— Криспин, — едва ли не проворковал шериф, покачивая головой.
Черт бы побрал этого человека! Шериф хочет его арестовать. На самом деле хочет, чтобы его повесили… Или нет?
Шериф продолжал качать головой, пока улыбка не превратилась в раздраженную усмешку.
— Никогда не встречал такого пройдохи, как ты! — Он прошелся, остановился у очага, снова прошелся, затем остановился перед Криспином и наставил на него палец. — Ты найдешь Терновый венец для меня. Ты вернешь его только мне. Понял? — Шериф посмотрел на Гилберта и Элеонору. — В отношении того, другого вопроса я сделаю что в моих силах, но никаких гарантий не даю.
Сердце Криспина забилось чуть быстрее.
— Вы не станете за мной следить?
— Нет. Но помни, — он кивнул в сторону друзей Криспина, — я знаю, где живут они.
Глава 21
В «Чертополохе» было темно. Криспин потоптался под свесом крыши, прикинул, не пойти ли ночевать на конюшню, но передумал.
Затем он услышал то, что хотел услышать. Шаги. Увидел фигуру, двигавшуюся среди теней, и прижался к стене. Невысокий человек шел, стараясь держаться во мраке, совсем как это делает крыса, и Криспин положил руку на рукоять кинжала. Присел и, скользнув вдоль стены, пристроился позади человека. Когда оба они оказались в самом темном углу, Криспин произнес:
— Приветствую, Ленни.
Ленни подпрыгнул. Взмахнул прикрытыми плащом руками и стал похож на промокшую летучую мышь, па дающую с колокольни.
— Мастер Криспин! — Его приглушенный шепот, слетая с губ, заполнял пространство между ними мелкими клочками пара. Ленни приложил руку к сердцу. — Я чуть не обделался. Что это, да благословит вас Христос, выделаете?
— Пытаюсь остаться в живых.
Он прислонился к стене и посмотрел в сыплющее дождем небо. Луна исчезла за рваной пеленой облаков.
— А, да. Слыхал я. Рядом с вами и находиться-то опасно, прошу меня простить.
Ленни уже тронулся дальше, но Криспин коснулся его руки.
— Ты пока не сбрасывай меня со счетов. Я еще не совсем сдался.
— Ваша беда в том, что вы не знаете, когда нужно сдаться.
Криспин впервые за эту ночь улыбнулся:
— Верно.
— Возьмите хоть меня для примера. Когда вы велели мне оставить воровской промысел, разве я не оставил, а?
— Это было до или после того, как я тебя арестовывал? Трижды.
Ленни прищелкнул языком и потер то место, где было ухо.
— Нуда, меня пришлось убеждать.
— И сейчас ты на улице, хотя давным-давно дали сигнал гасить огни. Это, часом, ничего дурного не означает?
— Конечно, нет, конечно, нет.
Он взмахнул рукой, отметая подобное предположение, но из рукава выпал на землю какой-то предмет. И Ленни, и Криспин нагнулись за ним, Криспин оказался проворнее.
— Что это?
Криспин повертел маленький металлический кубок и рассеянном лунном свете.
— Ах это?
Ленни провел ладонью по скользкой от дождя лысой макушке. Длинные жидкие волосы висели сосульками. Он зашевелил бровями, с которых на щеки посыпались капли воды.
— Это… это…
— Подарок?
