Исповедь моего сердца

И теперь я знаю, что с восторгом буду истреблять их собственными жадными руками.

И тут… случилось самое удивительное.

Принц Элиху комически уронил свою красиво вылепленную голову… глаза с густыми ресницами выпучились так, что показалось: еще секунда — и они выскочат из орбит… И Элиху, потомок африканских царей, оскалив белоснежные зубы, с лицом, искаженным ухмылкой дурачка, начал негромко декламировать:

Прыг да скок,
Дело плево,
Громче — в рог,
Я — Джим Кроу!

Этот всплеск был столь неожидан, столь неуместен в сложившейся обстановке, что на мгновение показалось, будто то, о чем раньше умалчивали, наконец произнесено вслух и от этого уж никуда не денешься. Но еще более загадочным было то, что никто из собравшихся в епископской библиотеке, включая самого принца Элиху, не мог бы сказать, сознательно или случайно прозвучал этот бесхитростный куплетик.

Ах как же изящно выпевал принц Элиху слова песенки, как заразительно, с каким шутовским весельем раскачивался на стуле, как болталась из стороны в сторону его голова, как комически таращил он глаза, как деловито сновал взад-вперед его язык: и кто бы мог подумать, что именно он, из всего негритянского сообщества, окажется способен на такое бесшабашное дурачество?

Я на скрипочке играю,
По Виргинии шагаю,
Мне ребята говорят:
Паганини тебе брат.

Словно не в силах сдержаться больше ни минуты, принц Элиху откинул полу «кафтана», вскочил на ноги, подпрыгнул, стал размахивать руками и закатывать глаза, продолжая:

И на пирог из оленины
Большие мастера виргины,
Готов румяный пирожок,
В рот прямо с плитки — прыг да скок.

Совершенно сбитые с толку белые не могли понять, всерьез ли это или Элиху, ранее казавшийся таким рассудительным, таким последовательным в своих суждениях, морочит им голову. Или «развлекает»? Или издевается, да так нагло, что и слов нет (ибо нечасто, скажем прямо, услышишь популярную песенку в исполнении не белого, изображающего черного, а настоящего черного… как он есть)?

Еще какое-то время принц продолжал приплясывать — приседать, извиваться, выделывать фортели, громко хлопать в ладоши, демонстрируя розовые подушечки пальцев:

Прыг да скок,
Дело плево,
Громче — в рог,
Я — Джим Кроу! —

пока наконец не изнемог и не остановился как вкопанный.

Раздались недолгие, но бурные аплодисменты; кое-кто нервно захихикал; епископ Рудвик медленно встал и елейно улыбнулся, словно благословляя присутствующих. На том историческая тайная встреча и закончилась.

Так завершилась провалом попытка принца Элиху заставить белого врага раскошелиться на великий проект, возникший в недрах союза; не желая пачкать роскошную обивку салона «роллс-ройса», он велел шоферу остановиться. Серебристый лимузин, столь хорошо известный в Гарлеме, притормозил на Сто двадцатой улице, и знаменитого негритянского революционного лидера, спрятавшегося за задней дверцей, начало выворачивать в канаву, в то время как двое богатырей-охранников, места себе не находя от смущения, решительно отвернулись в противоположную сторону.

Зачарованная принцесса

Точь-в-точь как в одной из сказок Катрин, все сбывается: самые тайные, самые заветные ее желания: молитвы, которым отдано столько бестолковых часов. И точь-в-точь как в одной из ее страшных сказок, урок состоит в том, что желание человека — это в конечном итоге вовсе не его желание.

Аарон Дирфилд говорит: Но ведь я всегда считал… что мы поженимся.

Эстер Лихт говорит: Но у меня теперь другая жизнь, и я сама теперь другая.

Аарон Дирфилд говорит: Значит, мы не можем пожениться? Мы не поженимся? Он все повторяет с озадаченной улыбкой, не отрывая взгляда от напряженного лица Эстер: Видишь ли, просто за все эти годы я привык думать, что мы понимаем друг друга…

Эстер говорит: Но ведь ты никогда не говорил со мной об этом.

…все эти годы, пока мы не были готовы.

Пока ты не был готов. Пока ты не решился.

Да нет же, конечно… Допускаю, что именно так это и выглядело в твоих глазах… временами; но ты должна была знать.

Эстер говорит: Я надеялась, но не знала.

Аарон говорит: Но если ты надеялась, то почему?..

Эстер говорит, тщательно подбирая слова: Потому что теперь я другая. Моя жизнь изменилась.

Той ночью Эстер пишет письмо Дэриану в Скенектади, стараясь, чтобы это не выглядело хвастовством и уж тем более оправданием (ибо, по правде говоря, она все еще любит Аарона и, сложись обстоятельства иначе, вышла бы за него). Она пишет, что в свои двадцать шесть лет чувствует себя подобно принцессе, очнувшейся после долгого волшебного сна… а может, вся ее жизнь — колдовство, превратившее ее в лягушку, или жабу, или в невзрачную серенькую птичку?..

Может, я и пожалею о своем решении, но по крайней мере это мое решение.

Вероятно, это звучит слишком самодовольно, слишком самоуверенно? Даже хвастливо?

Этого Эстер хотелось бы меньше всего!