интонацией усмехнулся Эрвин.
— Это называется «задержаны»?..
— Мы оказали вооружённое сопротивление. Так они говорят. Хотя они первые открыли огонь.
От сидевшего рядом Эрвина пахло кровью. Боже, неужели нельзя было обойтись без всего этого? Неужели командир не предвидел?.. Предвидел, более того, знал, но пренебрёг, понял Хайнц. Потому что никакой он не бог. Всего лишь самонадеянный и безрассудный авантюрист.
— Нас теперь что, расстреляют? — безнадёжно спросил Хайнц.
— Откуда мне знать, — бесцветно произнёс Эрвин.
— Ну, вы заткнётесь там или нет? — прикрикнул на них упитанный конвойный в чине ротенфюрера.
— Сам заткнись, окорок, — огрызнулся Хайнц.
— Ты, умник, захлопни брехало или пеняй на себя, — пригрозил конвойный.
Эрвин успокаивающе похлопал Хайнца по плечу:
— Хайни, ну всё. Не надо. Всё уже…
Действительно, всё, с горечью подумал Хайнц. Была невероятная надежда, было ожидание чуда, да что там, было самое настоящее чудо, начавшееся ещё там, на плацу в Адлерштайне, — и нет. Ничего теперь нет.
Хайнц посмотрел поверх голов конвойных. Бросил короткий взгляд — и надолго замер, глядя в жемчужную вышину. Всё пугающе-непознаваемое и невероятное никуда не исчезло. Оно холодно наблюдало за копошащимися на площади людьми. Потемневшее небо по-прежнему было до горизонта укрыто неестественной жемчужно-лиловой дымкой, в которой теперь мелькали какие-то слабые, но тревожные красноватые вспышки. Громада скалы отражала идущий неведомо откуда серебряный свет, многократно преломлявшийся в отвердевшем воздухе. Над капищем медленно-медленно летели две птицы, едва взмахивая крыльями, и вдруг растаяли, на мгновение, оставив после себя белёсые тени.
Офицер тоже смотрел вверх.
— Действительно, очень загадочное место, — сказал он штатскому, сосредоточенно собиравшему и складывавшему последние стержни. — Но, откровенно говоря, я представлял себе машину времени совсем иначе.
Его негромкие слова были прекрасно слышны даже на краю площади. Очевидно, мегалитический комплекс, помимо всего прочего, создавал какие-то необычные акустические эффекты.
— Значит, вы утверждаете, что происходящее здесь может повлиять на ход времени во всей стране? — продолжал офицер.
— К счастью, ритуал не завершён, — штатский приблизился к офицеру и протянул костлявую руку. — Герр Эдельман, я от всей души благодарю вас за помощь. Теперь у нас есть надежда, что скоро наступит долгожданный мир…
— B первую очередь, ваши благодарности должны быть адресованы фюреру, — усмехнулся Эдельман. — Если бы не его так вовремя подоспевшее распоряжение, Шелленбергу не удалось бы так скоро меня вытащить и прислать мне на помощь достаточно людей… Да, я всегда верил в то, что на свете всё- таки существует справедливость.
Хайнц, слушал их, дрожа от ненависти. Ишь, «справедливость».
— Вы знаете, как теперь всё это остановить, герр Габровски? Где у этого доисторического устройства находится рубильник? — Офицер опасливо поглядывал на болезненно-алые беззвучные вспышки в недрах наливающегося темнотой неба. Со стороны реки то и дело накатывался странный ветер, ощущавшийся скорее как удар воздуха. Временами слышался далёкий басовитый звук, напоминавший гул землетрясения.
— К нашему счастью, ритуал не завершён, — повторил штатский, — но… да… Разумнее будет, конечно, привести устройство в состояние равновесия. Иначе в окрестностях могут возникнуть некоторые, гм… пространственно-временные аномалии. В теории мне известно, как управлять Зонненштайном. Но для ритуала требуется жертва.
— Жертва? — неодобрительно переспросил офицер. — Это как понимать?
— В самом прямом значении слова. Человеческая жертва Зеркалам Зонненштайна. Или, как говаривали в прежние времена, жертва духу этого места… Таковы условия работы комплекса, — извиняющимся тоном пояснил Габровски. — Принесение жертвы далеко не всегда заканчивается её гибелью. Человек представляет себя на суд Зеркал, и Зеркала решают, забрать его жизнь или сохранить. Также Зеркала могут вообще отвергнуть жертву. Именно это чаще всего и происходит.
Эдельман слушал весь этот бред с вытянувшимся лицом.
— Честно говоря, смахивает на полнейшую чепуху…
— Тем не менее, это правда. Вы же видите, что происходит вокруг.
Аргумент был неопровержимым.
— В таком случае привлеките к делу тех парней, обученных Штернбергом, — предложил офицер. — Им ведь удалось привести эту систему в действие.
— Боюсь, ничего не выйдет. Энергетически они уже сильно истощены. Кроме того, они фанатики, даже не просто фанатики, а рабы Штернберга. Подчиняются только ему и никому больше. Вы знаете, этот Штернберг — большой специалист в области парапсихологии и рунической магии. Он буквально приковал их к себе. Забрал часть их разума, часть души. Они уже не могут существовать сами по себе. Если их хозяин умрёт, они тоже погибнут или сойдут с ума. Кстати, раз этого не произошло, значит, маг всё ещё жив.
— Это следует исправить, — заявил Эдельман, направляясь к жертвеннику.
Хайнц помертвел.
— Нет! Не смейте!!! — заорал он и бросился вперёд, но тут же упал, получив по лицу прикладом автомата. Он зажал ладонью разбитые губы, чувствуя, что рот наполняется солёным, а передние зубы ощутимо шатки.
Кинувшиеся было вслед за Хайнцем Эрвин и Курт попятились под прицелами автоматов.
Солдаты Эдельмана в спешном порядке стали уводить арестованных подальше от капища. Радемахера и Эрвина, которые пытались сопротивляться, подгоняли пинками, ударами прикладов и угрозами пристрелить на месте, звучавшими отнюдь не просто присказкой. К силившемуся подняться Хайнцу подошёл упитанный ротенфюрер и двинул под рёбра так, что Хайнц, задохнувшись от боли, вновь повалился на землю.
— Это тебе за «окорок», вошь тифозная.
— …А как же распоряжение рейхсфюрера доставить Штернберга живым? — спросил штатский.
— Убит при попытке к сопротивлению, — пояснил Эдельман, доставая оружие. Пистолет он держал в левой руке. — Мой начальник вовсе не будет огорчён таким исходом дел. Он сумеет убедить Гиммлера, что всё сделанное нами — к лучшему. Помогите-ка мне убрать этого бедолагу, — попросил он штатского. Вместе они приподняли мёртвое тело.
— Какая поразительная средневековая преданность, — изумился Габровски. — Погибнуть, грудью прикрывая хозяина. В этом есть что-то азиатское…
— А ведь вы правы, он действительно остался жив, — заметил Эдельман. — И, кажется, приходит в себя.
— Я бы не стал ждать, покуда он очнётся, — опасливо произнёс Габровски.
— Я хочу, чтобы он знал, от чьей руки погибнет.
Хайнц снова сделал попытку подняться. На руку ему наступила тяжеленная, как танк, нога в перемазанном глиной ботинке. Хайнц сдавленно вскрикнул.
— Ну что, глиста, проси прощения, — с ленивым благодушием приказал ротенфюрер. — И заодно вылижи мою обувку.
Хайнц порывался выдернуть кисть руки из-под подошвы, но ротенфюрер навалился всем весом, и перед глазами всё поплыло от боли.
— Ты, жирное дерьмо, — отчётливо выговорил Хайнц. — Возьми поссы на свои сраные башмаки, станут чистыми. Или, думаешь, не попадёшь?
Солдат убрал ногу с руки Хайнца и принялся, громко сопя, методично обрабатывать его сокрушительными пинками. Притомившись, мучитель напомнил:
