Эти семеро из последних сил преодолели несколько миль, пока не наткнулись на заброшенную охотничью хижину, где свалились, полумертвые от усталости, и забылись сном. К следующему утру метель утихла и погода заметно улучшилась, но семеро беглецов остались в хижине. Там их и обнаружил отряд канадских солдат. Канадцы выломали дверь и в течение нескольких минут два беглеца были убиты на месте, еще двое тяжело ранены и позднее скончались от полученных ран. Один из легкораненых был вскоре направлен в наш лагерь, и эту историю, которая не делает чести канадской армии, я услышал именно от него.
Вскоре подобный инцидент произошел и в нашем лагере. Мы снова были поглощены рытьем туннеля. К несчастью, прежде, чем мы смогли завершить нашу работу, один из канадских охранников что-то заметил, и внезапная проверка застигла нас врасплох. Наши бараки стояли на сваях, но под бараками был насыпан песок, чтобы ветер не задувал под дощатые полы. Это, конечно, способствовало тому, что наша работа оставалась незамеченной. Кроме того, нам не надо было думать, куда девать вырытый песок – мы просто раскидывали его вокруг. После обнаружения туннеля канадцы убрали песок из-под бараков, и рытье туннелей стало невозможным.
Неожиданная проверка нагрянула так внезапно, что у человека, рывшего в этот момент туннель, не было возможности выбраться из него, и он остался под землей, надеясь на лучшее. У нас и раньше бывали проверки, и ни одна из них не обнаружила туннель, но на этот раз нам не повезло. Туннель был обнаружен, и невезучий землекоп – это был лейтенант Мюллер – был извлечен на свет божий и препровожден в карцер, находившийся за пределами лагеря. Той же ночью ему удалось выбраться из карцера. На берегу озера он нашел лодку с веслами, оставленную каким-то заботливым человеком, и спустил ее на воду. Однако, хотя по другую сторону озера простиралась американская территория, она находилась в сотне миль от канадского берега и, разумеется, совсем не была видна. Этот водоем хоть и назывался озером, но больше походил на внутреннее море, где могло сильно штормить, поэтому лейтенант Мюллер, не являвшийся моряком, решил, что у него будет больше шансов на суше. Он вернулся на берег и оставил там лодку.
Впрочем, и на суше ему легче не стало. Брести несколько сот миль по бесплодной пустынной местности, населенной лишь медведями и волками, без пищи и оружия, а значит, без шанса подстрелить что-нибудь на обед, означало медленное самоубийство. Выход у него был только один: держаться как можно ближе к железной дороге и надеяться на то, что он сможет незамеченным пробраться на какой-нибудь поезд.
И вот неустрашимый лейтенант Мюллер выступил в поход, намереваясь сначала удалиться от лагеря на безопасное расстояние, а потом, сделав крюк, выйти к железной дороге. Он отсутствовал день и ночь. Тем временем комендант лагеря выслал по его следам поисковую партию, в которую входило несколько местных индейцев – знатных следопытов. Через день они вернули Мюллера обратно, или, вернее, вернули его тело. Лейтенант был мертв, а во лбу зияла дырка от пули. По словам лагерного доктора, он был застрелен с близкого расстояния. Нам заявили, что при аресте Мюллер оказал сопротивление и попытался напасть на поисковую группу, размахивая импровизированной дубинкой.
Мы не испытывали симпатии к тогдашнему коменданту лагеря, но надо отдать ему должное – он был потрясен трагическим исходом дела. Мы похоронили нашего товарища, а после церемонии комендант лагеря предложил нам вычеркнуть прошлое из памяти и начать наши отношения с новой страницы. Мы согласились.
Конечно, это никак не повлияло на наши попытки бежать, и они продолжались. Капитан Крамер, бежавший из Суонвика в одно время с Францем фон Веррой, совершил побег и из этого лагеря. Возле колючей проволоки была зона, невидимая со сторожевой вышки, и именно там Крамер вырвался на свободу. Ему также удалось добраться до железной дороги, но, к несчастью, его заметили путевые обходчики и он, помня о судьбе лейтенанта Мюллера, почел за лучшее сдаться и был водворен в лагерь даже прежде, чем там заметили его отсутствие.
Старейшим членом нашего «лагерного клуба» был подполковник фон Ведель, который служил летчиком еще в Первую мировую войну. Хотя ему было уже за пятьдесят, он пошел на фронт добровольцем, в силу своего опыта был принят на военную службу и получил «мессершмит». Однако воздушный бой – это все- таки прерогатива молодых, точно так же, как и боевые действия под водой. Адмирал Дёниц с самого начала отчетливо понимал это, и, хотя многие участники Первой мировой войны выразили желание воевать в составе подводного флота, он был непреклонен. Реакция человека в возрасте от сорока до пятидесяти лет уже не так быстра, как у молодых людей, а она жизненно необходима и на подводной лодке, и в авиации. Поначалу Геринг еще принимал ветеранов, однако после нескольких печальных инцидентов он положил этому конец и был совершенно прав, при этом нисколько не желая оскорбить доблестных ветеранов.
Военная служба подполковника фон Веделя закончилась трагически. Его самолет был подбит над Британией, и он совершил вынужденную посадку. Навозная куча во дворе фермы, в которую он приземлился, спасла его от увечий, но, к несчастью, обломками «мессершмита» был убит единственный сын фермера, который в тот момент играл во дворе.
Если бы в этот момент фермер набросился на несчастного пилота с вилами, это вполне можно было бы понять, однако он этого не сделал. Фермер и его жена понимали, что фон Ведель не виноват в случившемся. Когда он сам осознал, что случилось, он был глубоко потрясен и на своем ломаном английском попытался выразить свое сочувствие. Фермеры увидели, что перед ними благородный и искренний человек – которым фон Ведель, без сомнения, и являлся, – поэтому они пригласили его в дом и напоили чаем, пока он ждал местную полицию, которая должна была забрать его. Когда фон Ведель рассказывал нам эту трагическую историю, в глазах его блестели слезы.
Из-за раны, полученной еще в Первую мировую, он прихрамывал и его общее физическое состояние было далеко от удовлетворительного, однако стальная воля и кипучая энергия помогали ему держаться в строю. И только когда перед ним замаячила перспектива репатриации, он начал усиленно притворяться больным, и в 1944 году его действительно отправили в Германию. Он был одним из тех, кто вернулся на родину, чтобы там погибнуть. Как участник ополчения, он защищал Берлин от русских и пал в одном из уличных боев.
В нашем лагере икс мы частенько посмеивались над стариной фон Веделем за его спиной. Порой молодость бывает жестока и эгоистична. С тех пор я не раз сожалел о наших насмешках над фон Веделем. Он был прекрасным человеком и одним из тех старых прусских офицеров, для которых превыше всего было чувство долга, который никогда не жалел себя и отдал жизнь за свою родину, пав смертью храбрых.
Нашим признанным лидером по-прежнему был майор Фанельса, за тем лишь исключением, что теперь он носил звание подполковника. Военнопленные не принимали участия в боевых действиях и поэтому не могли сами зарабатывать продвижение по службе, однако очередное звание все же присваивалось им наравне с их воюющими товарищами. Например, я прослужил один год в звании капитан-лейтенанта, прежде чем попал в плен, однако через три года мне присвоили звание капитана 3-го ранга.
Подполковник Фанельса оставался нашим лидером до побега Мюллера, после которого в беседе с комендантом лагеря заявил, что берет на себя всю ответственность за все попытки побега в нашем лагере и считает побег долгом каждого пленного офицера. В результате этой беседы он был посажен в карцер на четырнадцать дней за предосудительное поведение, а также смещен со своего поста.
В действительности работа, выпавшая на долю Фанельсы, была не такой уж легкой. Он не только должен был от нашего лица общаться с властями, но ему также часто приходилось иметь дело с горячими головами в наших собственных рядах. Большинство из нас готовы были до последнего отстаивать свои принципы и взгляды, впрочем, часто благоразумие брало верх и мы готовы были пойти на компромисс. Положение осложнялось тем, что все эти канадские коменданты лагеря были людьми неопытными и к каждому нужно было искать особый подход. В нашем лагере сменилось бессчетное количество комендантов, так как после каждого происшествия – а у нас они случались регулярно – в лагере появлялся новый комендант.
В лагере икс мы пережили короткое лето и красивую осень, которую можно увидеть только на севере Канады, и хотя мы находились примерно на широте Парижа, климат здесь больше походил на Северную Финляндию. Летом к нам даже прилетали колибри, а однажды нас навестил дикобраз, которого совсем не испугало проволочное заграждение вокруг лагеря. Нам казалось чудом, что эти животные, обитающие преимущественно в теплом климате, забрались так далеко на север, но самым большим чудом нам представлялось небо. Мы смотрели на закаты так, словно никогда не видели их прежде, а по ночам часто
