необходимо чем-то поддержать их боевой дух, вызвать у них страстное желание сражаться. Понимаешь, Сабуро, ты мне нужен. Просто необходим. Для этих людей ты стал почти богом. Если ты будешь летать с нами, их боевой дух окрепнет. Они пойдут за тобой куда угодно.
– Неужели надо спрашивать? – воскликнул я. – Вы меня спрашиваете, отправлюсь ли я с вами? Сколько раз я пытался! И сколько раз получал отказ! «Вы не можете летать, Сакаи», «Вы полуслепой, Сакаи», «Вы больше не тот классный летчик, Сакаи». Конечно, я хочу ехать! Хочу ехать вместе с вами. Я хочу снова сражаться!
Времена изменились. Никто из врачей не вел больше жарких споров по поводу моей отправки. Позволить себе роскошь не пустить одноглазого летчика на фронт больше было нельзя. Мало кого теперь заботили такие мелочи. Опасность грозила Японии, и пусть одноглазый, но обладавший огромным боевым опытом пилот был не лишним.
Я снова стал самим собой. Я был нужен своей стране.
Мы получили приказ немедленно вылетать на Иводзиму. У нас даже не было времени сообщить об этом родственникам. Прощаться нам не пришлось.
Утром 16 июня мы поднялись в воздух с аэродрома в Йокосуке и строем направились к отдаленному острову. После 100 миль труднейшего полета в густой низкой облачности под проливным дождем мы были вынуждены вернуться в Йокосуку. В Японии начался сезон дождей. Мы с Накадзимой и еще несколько летчиков могли бы добраться до Иводзимы. Но у большинства из тридцати пилотов нашей группы не было никакого опыта. В шторм они наверняка быстро отбились бы от строя, а это грозило им неминуемой гибелью.
Иводзима – крошечный остров, распложенный в 650 милях к югу от Йокосуки. Его ширина не превышает двух миль. На картах этот островок отмечен последним в длинной цепочке островов Бонин, протянувшихся от Йокосуки до Гуама. Карты, как правило, не точны, и на бескрайних просторах Тихого океана очень легко ошибиться при определении расстояния между этими клочками суши. Без радара, не имея даже раций на наших истребителях, мы не осмелились пойти на риск потерять большинство наших самолетов.
В ряде случаев подобные попытки заканчивались трагически. В начале 1943 года несколько эскадрилий армейских истребителей, пилотируемых летчиками, не имевшими никакого опыта полетов на большие расстояния над океаном, вылетели из Японии на одну из расположенных на юге авиабаз. В полете они попали в сложные погодные условия, но решили не возвращаться. Почти все самолеты пропали на бескрайних просторах Тихого океана.
Мы предприняли новую попытку на следующее утро, 17 июня. На этот раз мы пролетели менее 100 миль и снова были вынуждены вернуться из-за шторма, хотя по какой-то горькой иронии, судя по сводкам, погода на Иводзиме и Марианских островах была превосходной. Мы томились у себя в казармах, слушая по радио доклады, поступающие от наших находящихся на островах гарнизонов, где сообщалось о воздушных налетах противника, продолжавшихся весь день до поздней ночи.
Четыре раза мы вылетали на Иводзиму, и четыре раза бушевавший шторм расстраивал наши планы. 20 июня, когда мы предприняли пятую попытку, погодные условия по-прежнему не удовлетворяли минимальным требованиям безопасности. Но Накадзима был полон решимости прорваться сквозь непогоду. Неопытные пилоты не сводили глаз с возглавлявших строй самолетов, прокладывавших путь сквозь восходящие воздушные потоки и сплошную пелену дождя.
Никто из нас, разумеется, не знал тогда, что в этот день главные силы нашего флота несли тяжелые потери под ударами самолетов и пушек оперативной группировки противника, атакующей Марианские острова.
В конце концов нам удалось прорваться сквозь штормовой атмосферный фронт. Через несколько минут из воды показался похожий на горб вулкан. Накадзима стал описывать широкий круг над вторым аэродромом и горой Мотояма, находящейся в центре Иводзимы. Когда-то мне казалась плохой пыльная взлетно-посадочная полоса в Лаэ, но находящаяся здесь была просто ужасна. Посадить самолет на палубу раскачивающегося на волнах авианосца было бы куда проще, чем приземлиться на эту чудовищную полосу. По обеим ее сторонам возвышались отвесные скалы. Небольшой занос при посадке и… огненный шар. В конце полосы зазевавшегося летчика, вовремя не успевшего затормозить, поджидал возвышающийся утес.
Накадзима отказался вести своих людей на эту грозящую гибелью полосу. Он повел строй назад к основному аэродрому, расположенному на южных склонах гор вулканического острова. Посадочная полоса там была широкой и длинной. Один за другим истребители стали опускаться на нее.
Вдоль длинной полосы в линию вытянулось около сотни самолетов. Места для стоянки нашим истребителям не осталось.
Накадзима, помахав рукой над кабиной, подал сигнал истребителям следовать за ним. От основного аэродрома к запасному вела длинная извилистая дорога. Расстояние было более мили, к тому же вторая полоса находилась выше той, которую мы сейчас покидали. Меня разбирал смех, пока я трясся в своем Зеро, выруливая вдоль дороги. Тогда я в первый – и последний – раз взбирался в гору на движущемся по склону истребителе в составе колонны из тридцати самолетов.
Солдаты расквартированного здесь батальона, разинув от удивления рот, наблюдали за движением нашей странной колонны, оставлявшей за собой облака пыли. Многие показывали на нас пальцами и громко гоготали. Но нам было не до смеха. Выруливать в Зеро вверх по извилистому склону, когда впереди тебя находится один истребитель, а позади вращающийся пропеллер другого, было не менее рискованно, чем держаться в сомкнутом строю в густом тумане.
К счастью, мы прибыли на Иводзиму в период временного затишья боевых действий. Лишь за день до нашего прибытия остров содрогался от взрывов тысяч снарядов, выпущенных из орудий соединения американских кораблей, находившихся в открытом море. Сейчас они вернулись к Сайпану и занимались методичным разрушением расположенных на этом острове оборонительных сооружений.
Три дня война обходила Иводзиму стороной. Этот остров отнюдь нельзя назвать местом, где здравомыслящий человек захотел бы добровольно оставаться. Островок был таким же мрачным, враждебным и неудобным, как Рабаул. Но мы были предоставлены сами себе, и, пользуясь временным затишьем, купались в горячих источниках, бурлящих среди скал в разных концах острова.
Никогда еще война не казалась нам такой странной. Мы уже знали о сокрушительном поражении нашего флота в морском сражении у Марианских островов и гибели почти всех летчиков, пилотировавших базировавшиеся на авианосцах самолеты. Не приходилось сомневаться, что благодаря своей мощи силы американцев, осуществляющие вторжение при поддержке сотен самолетов и тысяч тяжелых корабельных орудий, вскоре полностью уничтожат наши находящиеся на Сайпане войска. А мы тем временем принимали горячие ванны на Иводзиме.
Наши офицеры приходили в отчаяние. Они слишком хорошо понимали, как необходима сейчас помощь Сайпану. Но что они могли поделать? Массированный налет наших истребителей вряд ли мог что-то кардинально изменить, ибо Сайпан лежал почти в 600 милях к югу от Иводзимы. С другой стороны, мы не могли сидеть сложа руки, когда гибли наши товарищи. Но было и еще одно соображение. Если бы мы оставили Иводзиму без прикрытия истребителями, готовыми по тревоге подняться в воздух, американцы могли – за время отсутствия прикрытия с воздуха – нанести удар по обороняющим остров войскам и прорвать их слабую оборону.
В конце концов было решено, что истребители останутся, а бомбардировщики нанесут удар по американским кораблям, курсирующим в прибрежных водах Сайпана. Налеты предполагалось проводить ночью, группами из восьми-девяти бомбардировщиков без прикрытия истребителями.
Я наблюдал за несущимися по взлетной полосе самолетами, чьи крылья и фюзеляжи озаряли голубые всполохи выхлопов, и в памяти всплывали дни, проведенные в Лаэ. Теперь мне становилось понятно, что побуждало экипажи американских бомбардировщиков, которые днем и ночью без прикрытия наносили удары по Лаэ, бросать вызов десяткам наших истребителей.
Теперь эта картина представала передо мной с обратной стороны, но все было намного хуже. Тогда, в начале 1942 года, американские двухмоторные бомбардировщики, вступая в бой, имели шанс уцелеть. С нашими бомбардировщиками все обстояло иначе. Стоило истребителю противника на пару секунд поймать в прицел наш бомбардировщик или стоило осколкам зенитных снарядов попасть в его фюзеляж, и самолет, превратившись в пылающее крошево обломков, падал в воду.
