ожидали выдаваемых по карточкам продуктов. Недостаток здоровой пищи бросался в глаза. Лица людей, вынужденных питаться суррогатными продуктами, были серыми и осунувшимися.
Токио наводил на меня страшное уныние, а я не мог быстро выбраться из него. Правда, изменилось не все. Из громкоговорителей на углах улиц неслись бодрые военные марши и ложные сообщения о победах. По всему городу фасады домов были заклеены плакатами, призывавшими людей трудиться с большей отдачей и стойко терпеть лишения, пока Япония не одержит победу.
Мне было не по себе. Мне и в голову не могло прийти, что я увижу такую безысходность на лицах своих соотечественников.
У дверей дома дяди я прождал несколько минут. Кто-то играл на пианино… Это могла быть только Хацуо. Я вслушивался в звуки музыки, которой не слышал уже много месяцев.
Когда я постучал в дверь, музыка стихла. До моего слуха донеслись шаги Хацуо.
Ее улыбка была подобна солнечному лучу.
– Сабуро! Как ты чудесно выглядишь! – воскликнула она. Несколько секунд она смотрела на меня. – Мы все молились о твоем возвращении, – тихо произнесла она. – Наши мольбы были услышаны. Ты снова здесь и стал офицером.
Знакомый мне дом остался таким же. Он по-прежнему был для меня родным домом, а присутствие Хацуо делало мое пребывание в нем еще более желанным.
– Ты такая красивая, – сказал я. – Такой красоты я не видел уже много месяцев. Но почему ты так одета? Ты вся просто сияешь.
На ней было со вкусом подобранное кимоно, отлично сидящее на ее стройной фигуре.
Она засмеялась.
– Сабуро, иногда ты бываешь очень глуп! Сейчас же особый случай. Я специально приберегала это платье, терпеливо ожидая, чтобы надеть его для встречи с новоиспеченным офицером. – Она улыбнулась. – Вот, посмотри-ка на рукава. Должна извиниться за это кимоно, милый кузен. – Рукава были укорочены наполовину. – Правительство издало распоряжение укоротить длинные рукава! – игриво воскликнула она, кружась по комнате с вытянутыми перед собой руками. – Разве ты не знаешь, – нарочито серьезно прошептала она, – что длинные рукава не годятся для чрезвычайных ситуаций?
Я рассмеялся:
– А где же все, Хацуо? Родители дома?
Она покачала головой.
– Я в одиночестве приветствую тебя, Сабуро. Папа вернется только вечером. Он записался добровольцем в отряд местной самообороны и сейчас находится на занятиях, которые проводятся для резервистов. Митио сегодня работает сверхурочно у себя на заводе. – Лицо ее помрачнело. – Мамы тоже нет. Она пытается что-то купить для тебя… на черном рынке. Ей так хочется приготовить для тебя что- нибудь особенное.
Я с тревогой посмотрел на Хацуо. Если мою тетушку поймают, у нее будут крупные неприятности с полицией.
– Зачем она это делает? – воскликнул я. – Разве она не знает, чем ей это грозит?
– Знаю, знаю, Сабуро. Но ей так хотелось сделать для тебя что-нибудь приятное!
Я покачал головой.
– Что ж, будем надеяться, что все обойдется. Мне надо было сказать ей днем, когда я звонил по телефону, что нынче не принято приходить в гости без своей еды. – Я показал ей принесенные с собой припасы и купленные в Йокосуке подарки.
Хацуо смутилась. Обычно в дом не принято приносить в качестве подарков туалетные принадлежности.
– Спасибо, Сабуро, – покраснев, пробормотала она. – Времена сейчас другие, и я… благодарю тебя. – Она быстро переменила тему: – Иди сюда и садись, Сабуро. Расскажи обо всем, что произошло после нашей последней встречи. Что случилось на Иводзиме? По радио не было никаких сообщений, говорили только о тяжелых боях на Сайпане.
Я стал что-то лепетать. Мы получили строжайший приказ не обсуждать произошедшего на Иводзиме. Сведения о поражении наших сил были строго засекречены, и кроме военных никто не знал, что там на самом деле случилось.
Теперь тему беседы пришлось сменить мне, и я стал рассказывать об испытаниях новых перехватчиков.
– Если у нас окажется достаточное количество новых истребителей, мы сможем изменить ход событий, – заявил я. – У этих машин отличная скорость, а четырех пушек вполне хватит, чтобы уничтожить любой самолет.
Я понимал, что говорю неправду. Если происходящее на учебных аэродромах, где курсанты разбивались почти ежедневно, будет продолжаться, у нас останется слишком мало этих драгоценных машин, когда придет время сражаться.
Прошло полчаса, мы успели обсудить все, кроме крайне интересующей меня темы. Я тайком бросал взгляды на Хацуо, любовался ее профилем, следил за тем, как она говорит, как блестят ее глаза, когда она начинала волноваться, как от улыбки на щеках появляются ямочки.
Я разговаривал с Хацуо, мало вникая в смысл произносимых мной слова. Я любил ее и хотел рассказать ей о своих чувствах, хотел излить душу. Более двух месяцев назад, когда, казалось, считаные минуты отделяли меня от вечности, когда Иводзима скрылась за горизонтом и передо мной возник образ Хацуо, я поклялся, что сообщу ей о своих чувствах, если мне удастся выжить.
Теперь же… я не мог! Ничего не изменилось. Пусть я и получил офицерское звание, но по-прежнему был летчиком. Я знал, что мне снова предстоит сражаться, и падающие под огнем американских истребителей объятые пламенем Зеро навсегда остались в моей памяти. Я знал, что, вновь оказавшись в бою, в любой момент могу точно так же рухнуть на землю в пылающем самолете и сгореть заживо.
Она вдруг перебила меня.
– Сабуро, – тихо сказала она, – ты знаешь, что Фудзико-сан вышла замуж?
Я ничего не знал об этом.
– Она вышла замуж за летчика, – с вызовом добавила она.
Я попытался заговорить, но она продолжила:
– Сабуро, почему ты до сих пор не женат? Ты же уже не мальчик. Тебе двадцать семь лет. Ты многого достиг. Теперь ты офицер. Тебе нужна жена.
– Ты же знаешь, Хацуо, не нашлась еще та женщина, которая бы мне так сильно понравилась, – заявил я.
– А разве ты не любил Фудзико?
Я не знал, что ответить. Воцарилась гнетущая тишина. Хацуо прошла в другой конец комнаты и, включив радио, нашла волну, где днем транслировали симфоническую музыку. Возникшая неловкость благодаря звукам музыки прошла.
Она вернулась и снова села рядом со мной.
– Что ж, – улыбнулась она, – видимо, нам следует представить тебе молодую особу, которая будет больше соответствовать твоим вкусам.
От слов Хацуо мне стало не по себе. Она не отводила взгляда и смотрела мне прямо в глаза. В замешательстве я попытался что-то сказать, но язык не слушался меня.
Вскочив, я направился к окну и выглянул на улицу. Красивые цветы исчезли из сада, машинально отметил я, теперь их заменили овощи.
– Есть много таких же красивых, как Фудзико, женщин, Сабуро, – сказала Хацуо.
Она подошла ко мне и теперь стояла у меня за спиной.
– Хацуо! – резко повернувшись, воскликнул я. – Я не хочу говорить об этом снова. Пожалуйста! – Моя вспышка испугала ее. – Мы столько раз это обсуждали. Факты – упрямая вещь. Ничего не изменилось. Я – летчик, разве ты этого не понимаешь? Каждый раз, когда я поднимаюсь в воздух, я могу уже больше не вернуться! Каждый раз! Рано или поздно, но это случится. Рано или поздно!
Мне было очень больно и тяжело. Зачем ей понадобилось снова заводить со мной разговор о женитьбе? Я ненавидел себя за свои слова, ненавидел за то, что не сказал ей о своих чувствах.
