вернее воли, они с такой легкостью забыли не только церковные заповеди, но и кодекс строителя коммунизма, по которому их когда-то пытались воспитывать, и принялись покупать и продавать все и вся – от родной земли до собственной души? Что случилось с коллективным бессознательным, если ложь и порок сделались для людей истиной и добродеянием?
Нет, конечно, я ни в коей мере не осуждаю их – кто я такой, чтобы осуждать своих предков? – но это по их вине мы по сю пору расхлебываем кровавую солянку, которую они варили в течение двадцатого века.
А с другой стороны, как они сумели воспитать своих детей и внуков менее продажными, чем были сами?
Ладно, вернемся к нашим баранам… Полагаю, лучше всего будет просто встретиться с господином Чертковым нос к носу и задать ему прямой вопрос. Что я и сделаю рано или поздно, но скорее поздно, потому что мне могут навешать лапши на уши, а хотелось бы все-таки узнать, кто и почему приставил ко мне этого сыскаря.
Тут ко мне явилась очередная удачная идея.
Я вышел в приемную.
Катя болтала с кем-то по видеофону, но сразу поняла, что я появился перед нею не просто так, и, сказав: «Ладно, дорогая, я потом позвоню», повесила трубку.
– У тебя дома дела есть?
– Да. Вечером стирку собиралась затеять.
– А Иван Иваныч наш на месте?
– Разумеется. Постиран и отутюжен.
Иваном Иванычем мы называли запасной костюм, который иногда очень необходим, если надо заниматься слежкой. Или уходить от нее. К костюму прилагались накладные усы и борода, а также очки с обычными стеклами.
– Думаю, тебе самое время отправляться домой, – сказал я. – Затевай стирку. И машину забери, она мне не нужна.
Катя лишних вопросов задавать не стала. Выключила консоль, собралась и исчезла за дверью.
Я подошел к окну, приоткрыл форточку и стал наблюдать за «ауди». Вскоре наша «забава» выкатила со стоянки и умчалась в сторону дома. «Ауди» осталась на месте – поскольку стекла у нашей машины не тонированные, соглядатаю не составило трудов заметить, что меня в машине нет.
Потом я поменял костюм, приклеил усы, переложил содержимое карманов. Оставалось не забыть очки и мобильник.
Я поставил офис на сигнализацию, закрыл двери и подошел к охраннику.
– Слушай, Володь… Меня тут, возможно, спрашивать будут. Такой невысокий тип, с усиками. А может, и без усиков.
Вовец, глядя на мои усы, понимающе кивнул.
– Я не знаю, как он представится. Скажи ему, пожалуйста, что я уже минут двадцать как ушел.
Вовец снова кивнул, взглянул на часы.
– Нет. – Я мотнул головой. – Реальное время не имеет никакого значения. Во сколько бы он к тебе не притащился, скажи, что я минут двадцать как ушел. И добавь, что никуда не торопился. По-видимому, работа на сегодня закончилась. Можешь даже намекнуть, что я без жены куда-то отправился.
Вовец усмехнулся:
– Сделаю, Макс. Как скажешь.
– Вот и отлично! А как он в лифте укатит, звякни мне. Только не домой, а на мобилу.
У Вовца, как и у сменщика его, Мишани, были номера всех арендаторов этажа.
– Бу сде, Макс! Позвоню обязательно. Не беспокойся!
Мы с ним распрощались, я спустился вниз и через второй этаж прошел в кафе, а из него через служебный выход проследовал на улочку, пересекающую проспект КИМа. В общем, через пару минут я уже посиживал на скамеечке в ста метрах от песочной «ауди», а хозяин ее, господин Андриан Чертков, даже и не подозревал об этом.
Ждать пришлось долго, почти час.
Наконец господин Чертков забеспокоился. Выбрался из машины, отправился в Вавилонскую башню. Без документов его охрана хрен пропустит. Так что ему придется показать какую-то ксиву. А завтра мы узнаем, кто приходил, даже если он скажет, что не в агентство «Макмез» пожаловал. Охранники четко запишут, в каком часу пожаловал клиент на двадцать шестой этаж Вавилонской башни.
Я глянул на часы. Было без пяти семь.
Я оторвал задницу от скамеечки, свернул газетку и принялся ловить машину. Такси пропускал мимо, они слишком яркие, и глаз профессионала из агентства «Буряк и партнеры» одну и ту же мелькающую позади желтую тачку непременно заметит. По КИМа в это время движение едва ли не такое же плотное, как по Невскому, так что уже через две минуты я сидел в старенькой «ладе» пятнадцатой модели.
– Куда едем? – спросил водила, седобородый мужичок лет пятидесяти с наколкой в виде якоря на правой руке.
– Слушай, командир… Тут такое дело… – Я напустил на физиономию суровость. – Хочу проследить хахаля, с которым половина наставляет мне рога.
– Ого! – сказал водила. – Проследить такого – святое дело!
– Вот его машина стоит. – Я кивнул в сторону песочной «ауди». – Сейчас он должен появиться. Если ты, конечно, располагаешь временем…
Седобородый смотрел на меня задумчиво, и я тут же достал из портмоне хрустящую бумажку, выразительно пошуршал ею. Задумчивое лицо водилы сделалось решительным.
– А поехали! – сказал он. – У отставного моремана нет таких дел, которые нельзя перенести на завтра.
Запел битлами мобильник. Я нажал кнопку. Это был Вовец.
– Все сказано, как договорились, – доложил он. – Клиент пожелал нанять тебя на работу, обещал вернуться завтра. Только что покатил вниз.
– Спасибо! – Я выключил мобильник и глянул на водилу. – Сейчас хахаль объявится.
– Разведка работает. – Водила понимающе улыбнулся. И тут же стал мрачным, как дождливый ноябрьский день. – Суки они все! Моя вот тоже, чувствую, на сторону бегает. Раньше жарил ее через ночь, ну и люб был. А теперь, понимаешь, мне так часто уже не надо. Впрочем, сам во всем виноват. Дурак был, на пятнадцать лет моложе себя взял прошмандовку. Ей-то сейчас самая охота, только подавай.
Великая штука – мужская солидарность!.. У женщин такого не бывает, потому что каждая из них – сама по себе, у каждой свой интерес. Ножку друг другу в любой момент подставят, даже те, что подругами зовутся.
Филер вышел из Вавилонской башни, глянул по сторонам, неспешно перешел дорогу и сел в кабину «ауди».
– Сразу не дергайся, командир, – предупредил я.
– Не трынди, парень, сам все понимаю!
Он тронул «ладу», когда соглядатай проехал метров пятьдесят и между нами затесались три машины. Надо сказать, что мореман справлялся со своей старушкой не хуже, чем с ракетным катером (или на чем он там ходил по морю?). Манера вождения у него была агрессивной, и он менял ряды со стопроцентной точностью движения, так, что у подрезаемого не возникало ни малейшего сомнения в его праве подрезать. Впрочем, пару раз я заметил, что правило трех дэ (дай дорогу дураку!) для него столь же священно, как и для меня.
Одновременно он умудрялся без умолку рассказывать о своем семейном житье-бытье, а мне оставалось пересыпать его речь междометиями, и ему хватало такого внимания за глаза.
Так мы переползли через Тучков мост, повернули налево, прокатили мимо стадиона «Петровский» и дворца спорта хоккейной команды СКА, в котором я провел не одну сотню тренировок и не один десяток матчей. Я, было, подумал, что соглядатай катит на Каменный остров и дальше в северную часть города, но он, доехав до конца набережной, повернул не направо, а налево, перевалил мостик через Ждановку. На этом маневре мы от него отстали, поскольку пришлось пропустить несколько встречных машин – что такое
