– Ладно, – сказала она. – У меня есть знакомый кусок, который вколотил себе в башню, что я должна крутить с ним. Он тоже в «Бешанзере» вкалывает, смолим иногда вместе… Так вот он откуда-то узнал, что у нас с тобой стрелки, и наехал на меня сегодня. Настоящую разборку склеил, разве что банок не навешал. – Она сдвинула кверху левый рукав футболки, и я увидел на гладкой загорелой коже чернеющее пятно, явно оставленное чьим-то большим пальцем.
Видать, паренек тряс ее за плечи…
– А откуда он узнал?
– Да без понятия! Секу, наверное, устроил в прошлый раз. Или подслушал, как я с тобой по фону трепалась. Короче, не в теме я. Сам у него спрашивай! – Она схватила графин, плеснула себе в рюмку и единым махом выглотала. Потом снова вперила в меня сверкающие глаза. – Он меня приревновал и сказал, чтобы я гитарой к тебе не прислонялась, потому что у тебя с Полиной стрелочки бывают.
Я не сразу, но сообразил, что она обозначила словом «гитара», и меня бросило в жар. Или у них такая откровенность принята?..
– А это он откуда узнал? Он и за Полиной следит? Или мне на хвост кого-то посадил?
Глаза Марьяны по-прежнему сверкали.
Не знаю, что там за ревность у ее паренька, но на меня сейчас смотрели самые настоящие «очи ревнующей женщины». Или как там поется, у «Марсианок»?
– Нет. Он сказал, что подслушал, как его давило… как его начальник с Полиной базары водил. И тот Полине сказал, что все знает про вас.
– Подожди-ка! – Я отложил ложку, потому что ушки мои устремились на макушку. – Еще раз! Кто сказал и кто все знает?
– Начальник моего куска…
– Как его зовут? Я имею в виду начальника?
– Так этот… Антон Константинов, наш главный охранник.
– А кто подслушивал?
– Мой кусок.
– Кого?
Она снова схватилась за графин, но я отобрал посудину:
– Стоп, красотуля! Сначала поговорим, потом выпьем.
Марьяна вскочила, глаза ее все так же сверкали, а грудь ходила ходуном. В гневе она стала просто красавица, а на меня уже подействовал выпивон, и мне захотелось, чтобы глаза ее были рядом, а грудь оказалась в моей руке, и я встал, и все так и случилось, и сосок ее уколол мне ладонь, и я почувствовал грохот ее сердца, и мое застучало в ответ, и мы снова сделали то, что они называют «гонять слюни», и губы у нее опять были теплыми, мягкими и влажными, но на сей раз это вовсе не был поцелуй старшего товарища, и надо было вовремя остановиться.
И я остановился вовремя. Как Арчи Гудвин. Или как Вадик Ладонщиков? Да не знаю, как кто! И знать не хочу!
– Так что там Константинов? – Я вернулся на свое место.
Он с трудом перевела бурное дыхание.
– У Константинова любовь-морковь с Полиной. То есть он в нее насмерть втюрившись, а она ломается, вроде как не хочется ей с ним. Вот он и склеил с нею разборку после того, как Кавказец разбился, и сказал, что все про вас с нею знает… Ты ее трахал?
– Нет.
Как, черт возьми, хорошо, когда не надо врать! Как, блин, в кайф, если не нужно лепить горбуху и гнать пургу!
– Правда?
– Правда.
Да здравствует любовь-морковь и сопровождающие ее эмоции! Да здравствует его величество первородный грех! Да здравствует разделение мира на кусков и лоханок! Какие вещи узнаёшь! А ведь так бы и строил догадки, если бы не ревность влюбленной мадемуазели и влюбленного в мадемуазель паренька из службы безопасности… Если бы мадемуазель не втюрилась в Арчи Гудвина, паренек никогда бы не сказал ей про Шантолосову и Константинова. А она бы не сказала про них мне. Воистину, все в жизни вертится вокруг денег, любви и ревности. Ну, ладно пусть не все, но если и не все, то очень, очень многое…
Это была, в общем-то, банальная мысль, но вслед за нею пришла мысль совсем не банальная и до такой степени важная, что меня оторопь взяла. И чтобы спрятать растерянность, я снова взял ложку и принялся есть солянку, размеренно и целеустремленно, словно от этого процесса впрямую зависела моя жизнь. Это была та самая мысль, которую я пытался зацепить еще вчера, но так и не сумел.
Все дальнейшее этим вечером происходило уже путем, предначертанным судьбой. Теперь я был должником Марьяны, и мы продолжили обед, болтая ни о чем. Марьяна оказалась девочкой не только умной (это я понял еще в первый вечер), но и очень чуткой. Больше она не вспоминала ни о Полине Шантолосовой, ни о своем куске. Вскоре на своем месте объявилась кучерявая сингерша по имени Груша Грушина, и мы раздернули шторы, и нас тоже разбудили вороны-москвички, и мы, сняв наушники, слушали ветер, и вновь рыболовы, закинув лески, ловили в сети наши души…
Когда мы вышли из кабактерия, судьба продолжала выстраивать нашу жизненную дорогу. Откуда-то вдруг появился ладно скроенный крепышок, чуть ниже меня ростом, рыжеволосый, под джинсовой рубашкой у которого просматривались бугры накачанных мускулов.
– Егор! – запищала Марьяна. – Егор, не надо разборок. Греби ушами в камыши! Потом тему перетрем.
Качок мотнул головой:
– Не-е, сучка мокрохвостая. Это мы с тобой потом тему перетрем. А кексу твоему я сейчас по кокам нащелкаю. На всю жизню фафля засохнет. – Он крепко взял меня за локоть. – Пошли-ка, дядя!
– Пошли, сынок! – сказал Арчи Гудвин.
Марьяна ухватила меня за другой локоть:
– Не надо, Макс! Не связывайся!
В голове у меня слегка шумело от выпитого, но Арчи Гудвин знал, что мастерство не пропьешь.
– Постой здесь, девочка, – сказал я. – Мы быстро.
И мы пошли за угол ближайшего дома.
Наверное, Егор хотел меня изуродовать, потому что в морду дать можно было, и не уходя с глаз людских. Мастерство не пропьешь. И Арчи Гудвин, и капитан Вадим Ладонщиков прекрасно знали, что к противнику нельзя поворачиваться спиной, и я сторожил каждое движение качка.
Мы вошли во двор.
– Идем за мусорные баки, – предложил паренек.
– Идем, – согласился я.
Он провел боковой в челюсть, едва мы скрылись за баками. Я поймал его руку на блок, обхватил запястье, приложил соответствующее усилие, и равнодействующая наших намерений сломала ему кость. В запале он не сразу понял это, снова напрыгнул. Я не собирался его убивать, поэтому просто встретил прямой и проследил за тем, чтобы он не ударился головой об мусорный бак – вовремя схватил левой за воротник. А потом заехал ему в солнечное сплетение, и он, хрипя, распростерся на асфальте.
Мастерство не пропьешь! Зря он не узнал заранее, что я раз в неделю хожу в спорткомплекс! Вот только на этой неделе не удалось, но одно пропущенное занятие – не смертельно.
Я поднял Егора с асфальта и усадил, прислонив спиной к баку.
– Все равно я заправлю Марьяхе смычка в скрипку, – прохрипел он. – Блядь, ты мне руку, сука, сломал.
Я наклонился к нему и негромко сказал:
– Слушай меня внимательно, сынок. Я не хочу, чтобы ты умер, а кость срастется. Но если ты еще раз скажешь плохо об этой девушке или помешаешь мне, тут же твоему начальнику, господину Константинову, станет известно, что ты звонишь языком об его личных делах. В твоих интересах, сынок, пережить сегодняшний день без злобы. – Я внимательно посмотрел ему в глаза. – Уж поверь мне!
