Он подошел к своей кровати, стал к ней спиной и одним молниеносным движением сбросил все сразу: фуражку, пальто и ранец.
Это был очень трудный трюк, но шикарный: вот тебе одет человек — трах! вот тебе сразу и раздет.
Нянька, однако, была против этого «шикарного» приема.
Не успел Боря отогреть у веселой печки замерзшие руки, как снова открылась дверь и вошла сестренка — в шубке, меховой шапочке и с коньками в руках, сверкая розовыми щеками, серыми глазами, золотыми волосами.
— Каталась на коньках? — спросил Боря, пока она раздевалась.
— Да.
— Видишь, от меня ничего не скроется. Есть новости?
— Ну! Еще какие! Я на уроке истории сказала: «Македон Александровский» и потом новую загадку слышала — чудную-чудную!
— Ну, какую же? — с наружной снисходительностью спросил Боря, втайне замирая от страха и предстоящего позора: а вдруг не угадает?
— Слушай. На озере сидело сто уток. Охотник выстрелил и тридцать человек уток убил наповал. Сколько осталось живых?
— Чепуховская загадка! Семьдесят уток осталось. Маруся радостно зашлепала в ладоши.
— Ага! Вот и не угадал. Ни одной утки не осталось.
— Ну, почему?
— Потому что живые улетели.
— Это еще не доказательство, — с энергией утопающего, хватающегося за соломинку, заспорил Боря.
— Мало ли… А может, часть уток была глухая и не слышала даже и выстрела, — почем ты знаешь?
— Да разве утки глухие бывают?
— Сколько раз. Я даже ел. Вообще, это — задача с неопределенным решением. А вот я сегодня тоже слышал замечательную: шел солдат, нес в корзине сотню яиц. А дно упало. Сколько осталось в корзине?
Маруся всей своей душой чувствовала какой-то подвох, но в чем он заключался — решительно не могла найти. А ответ — такой простой и категорический — так и змеился на розовых губках.
— Ну, что ж ты? Было сто яиц в корзине. А дно упало — ну? Сколько осталось в корзине?
— Девяносто девять!!
— Дура! Раз дно упало — ни одного не осталось.
— Мама тебе сколько раз говорила, что нельзя меня ругать.
— А все-таки не угадала.
— Да и не хотела угадывать… Очень мне нужно… Моя загадка поэтичная: охотник, уточки, а у тебя какой-то солдат, какие-то яйца — фи!
— А может, твой охотник тоже солдат и твои утки несли яйца!.. Очень ты стала что-то много воображать о себе. Ну, теперь рассказывай: были по дороге приключения?
— Ах, Боречка, и какое приключение (оба, боязливо озираясь, придвинулись ближе друг к другу). Понимаешь, только что я выхожу с катка и с Николаевской сворачиваю на Кривоногую, — вдруг два господина в плащах перерезывают мне путь. Один говорит другому: «Герцог, сегодня у моей знакомой княжны крестины ее сына и соберется много аристократии. Мы должны выкрасть ребенка и отдать на воспитание леснику…» А другой демонически захохотал, сказал: «Предоставьте это мне, граф» и, выхватив шпагу, вонзил в того, первого, в графа…
— Ну… что ж ты?
— Я испугалась и убежала.
— Эх ты! Надо было подать первую помощь раненому. Он бы, может, открыл перед смертью тайну своего происхождения или клад. А со мной тоже, когда я шел от репетитора, какой случай был! Иду это я, значит, иду… Иду себе и иду.
— Ну? — нетерпеливо дернулась Маруся. — Что ты все идешь да идешь…
— Так не сразу же я перелетел. Тихо себе шел. Вдруг, на углу какой-то улицы… я уж позабыл, какой… смотрю, экипаж и три господина, роскошно одетых, тащат к экипажу даму с завязанными ртом и глазами. «Негодяи! — вдруг загремел я. — Оставьте вашу жертву!» Тут выскочили еще двое сообщников, выхватили сабли и давай меня рубить… Я потерял сознание. Добрый дровосек нашел меня, положил на тележку и доставил домой…
— Постой, — ехидно сказала Маруся. — Ведь это сегодня было?
— Ну так что ж, что сегодня!..
— А где ж твои раны, где кровь?
— Ну, это были такие раны… сухие.
— Что значит — сухие? Что ж, ты к ним промокашку прикладывал, что ли?
— Давай лучше что-нибудь другое делать, — предложил Боря, стремясь замять невыгодный для него разговор. — Эти приключения — глупости. Ты знаешь, что я собираюсь сделать? Придумать новую религию!
— Борька! — всплеснула руками Маруся, округлив от ужаса серые глаза. — Борька! Ты с ума сошел?! Ведь это грешно!..
— Почему грешно? Я придумаю свою религию, и мы с тобой будем в нее веровать, а потом ты уговоришь своих девочек, я своих мальчиков — и все мы будем веровать… Зато мы будем известны: «Кто придумал эту религию? — Борис и Мария Скобцовы!»
— Значит, мы уже в церковь не должны ходить?
— А? Ну, почему же… Изредка можно зайти на всякий случай. А вообще… Мы будем дубу поклоняться!
— Как дубу? Какому?
— Обыкновенному. Я недавно читал, что главное — это природа, а что Бог это… такая… условность. Вот, значит, я и сочиняю себе новую религию…
— Неужели ты, Борька, не боишься? (В глазах ее застыли страх и тайное восхищение перед грозным, шагающим через все препятствия братом.) А молитвы у тебя будут?
— Будут. Я сейчас сочиню молитву дубу.
— Дубовая молитва, — неожиданно сказала Маруся и рассмеялась.
— Боже, какие вы девчонки пошлые, — поморщился Боря. — Вот возьму нарочно и сочиню молитву дубу!
Он взял четвертушку бумаги и, скривившись от неудобной позы, принялся писать:
— Новая религия Бор. Скобцова. Молитва дубу. «О, могущественный и прекрасный… Помяни раба своего на небесах, в водах и под землею»…
— Что ж ты, — заметила, поглядывая через его плечо на бумажку, Маруся. — Хвостик из второй заповеди украл.
— Ну, одним словом, это еще нужно разработать…
— А ты знаешь, о чем я думаю?
— Ну?
— Хорошо бы открыть новую страну!
— Как же ты ее откроешь?
— Ну, как обыкновенно все открывают!
— Открывают так: едут и едут все время, пока не наткнутся на землю. Потом смотрят в карту: есть такая страна на карте? Нет. Ну, значит, мы ее и открыли.
— Вот и мы так откроем.
— Да ведь мы не едем.
— Фу, какой ты нудный! Возьмем карту и посмотрим: что еще не открыто.
— Да ведь что на карте, то уже открыто, а что не открыто — того не может быть на карте.
