Мы под скалой летим отвесной,Тут не до шуток,Тем более конских,Наставит шишек этот пеньТы лучше морду трубочкой сверни.»Но конь ответил: «Мне это лень.»И трах! Губой со всего размаха,У всадника летит папаха,Кушак, болотные сапоги!Кричит бедняжка: помоги!Хромым плечом стучит в глину,Изображая смехотворную картину.А конь пустился в пляску,Спешит на перевязку,И тащит легкую коляску.В коляске той сидит детина,Под мышкой держит рысакаГлаза спокойные, как тина,Стреляют в землю свысока,Он едет в кузницу направоХраня улыбку вдоль щекиРесниц колышется грива,Волос кружатся червяки.Он поет: «Моё ли телоВчера по воздуху летело?Моя ли сломанная ногаПодошвой била облака?Не сам ли я вчера ругалсяО том, что от почвы оторвался?Живёшь, и сам не знаешь: почему?Жизнь уподоблю я мечу.»Пропев такое предложеньеДетина выскочил из брички(Он ростом в полторы сажени)Рукой поправил брючки.Сказал: «Какие закавычкиСей день готовит для меня?»И топнул в сторону коня. «Ну ты, не больно топочи! —Заметил конь через очки. —Мне такие глупачиТо же самое, что дурачки.»Но тут детина, освирепев,В коня пустил бутылкой. «Я зол как лев —Сказал детина пылкий. —Вот тебе за твое замечание.»Но конское копытоПришло в бесконечное качание.Посыпались как из корытаУдары, полные вражды.Детина падал с каждым разомИ вновь юлил, как жертва скуки и нужды: «Оставь мне жизни хоть на грош,Отныне буду я хорошЯ над тобой построю катакомбуЧтоб ветер не унес тебя.»А сам тихонько вынул бомбу.Конь быстро согласился взмахом головыИ покатился вдоль травы.Детина рыжим кулакомБил мух под самым потолком.В каждом ударе чувствовалась силаОгонь зажигался в волосахИ радость глупая сквозилаВ его опущенных глазах.Он как орел махал крыламиУлыбкой вилась часть щекиУсы взлетали вверх орламиВолос кружились червяки.А конь валялся под горой,Раздув живот до самых пят.Над ним два сокола поройВ холодном воздухе парят.
ВСЕ
14-18 ноября 1927
«По вторникам над мостовой…»
По вторникам над мостовойВоздушный шар летал пустой.Он тихо в воздухе парил;В нем кто-то трубочку курил,Смотрел на площади, сады,Смотрел спокойно до среды,А в среду, лампу потушив,Он говорил: Ну город жив.