начались заседания в Думе по этой же проблеме. Это произошло не потому, что они решили проявить гуманность, а потому, что не удался победоносный быстрый марш по чужой земле.
Несмотря на объявленное перемирие, бомбардировщики снова нанесли авиационные удары по мирным жителям. «Точечным бомбометанием» разбиты нефтяной институт, Дом печати, кинотеатр «Космос», поселок Катаяма, площадь «Минутка». Больницы переполнены ранеными и умирающими.
«15 декабря заканчивается срок сдачи оружия «бандформирований» генерала Дудаева».
Российские войска продвинулись только на север и восток к Грозному. Генерал Бабичев, стоящий с колонной танков в Ингушетии со стороны Назрани, просил по местному телевидению, чтобы «женщины и дети блокировали его войска, иначе ему придется выполнять приказ».
16 декабря поступило сообщение, что взрывы, которые слышались ночью, произошли в его колонне. Были расстреляны четыре танка, пожелавшие идти на Грозный, самими российскими солдатами. Генерал предупреждал об опасности провокаций со стороны вооруженных группировок Гантамирова и Автурханова, которым «позарез» нужно «стравить» чеченские и российские войска.
17 декабря Альберт Гор, вице-президент США, наконец-таки встретился с Ельциным и заявил: «Никакого охлаждения между Россией и США нет». Ни одна страна не признала Чечню суверенной, Россия могла делать с ней все, что ей заблагорассудится. Все хотели только одного, чтобы не было кровопролития и соблюдались права человека. Перевести это довольно трудно: «продолжайте убивать чеченцев и дальше, но желательно без крови и соблюдая права человека…»
«В этой глупой войне не будет ни побежденных, ни победителей. Мы намерены продолжать войну до тех пор, пока Россия не развалится полностью», -
Сопротивление народа нарастало… Незаметно исчезли те министры, которые были болезненными наростами на родовом дереве чеченской нации. Трусы бегут, герои приезжают. И не останавливают идущих на помощь ни постоянные артиллерийские обстрелы, ни авианалеты. Беспредельное мужество, героизм и самоотверженность чеченских бойцов и ополченцев восполняют дефицит оружия и боеприпасов. Бесконечны их шутки над собой и своим «отчаянным» Президентом. Вот одна из них. Военное совещание, Джохар, наклонившись над картой, приказывает: «Шамиль Басаев со своим подразделением окружит трехсоттысячную российскую армию справа, Руслан Гелаев — слева. А я, уж так и быть, сверху прикрою авиацией. Но в меня, — поднимает палец, — предупреждаю, из автоматов не палить!»
Российские войска подступают все ближе к Грозному, кабинеты Джохара и Зелимхана Яндарбиева переносятся в подвал Президентского дворца, кабинет министров — под здание мэрии города, в штаб гражданской обороны. Помощник Джохара Мавлен Саламов остается во дворце на своем посту, как одинокий полосатый столб с дощечками-указателями. Каждый, кто не знает куда идти, где искать нужного министра или другое должностное лицо, обращается к нему.
В подвале Президентского дворца принимают миссии: миротворческого характера С. Ковалева, солдатских матерей России, там же находится часть пленных российских солдат.
По указанию Президента, накануне нового 1995 года в центре Грозного устанавливается праздничная елка, несмотря на то, что на северной окраине города идут ожесточенные бои.
Бомбят днем и ночью, под бомбами на дорогах взрываются и горят машины. Мирное население спешно покидает город. Меня, Деги и Дану с грудным ребенком на руках наш зять Мовсуд отвез в село к своим родственникам. В нашем доме теперь остались только гвардейцы Сэйди, Рамзан и старший сын, Овлур. Ночью, во сне в полной тишине я услышала голос: «Двоих унесут на погост». Старинное, вышедшее из употребления слово «погост» убедило меня, что я не могла сама произнести такую фразу. Завтра день рождения Овлура, ему исполнится 24 года в этот беспокойный год «собаки». Хоть бы с ним не случилось ничего плохого!
Сын приехал вместе с Мовсудом, оба в камуфляжной форме, оживленно рассказывают последние новости из Грозного. Кроме обычного сельского ужина на нашем столе нет ничего праздничного. Что же подарить? Впрочем, ему сейчас совсем не нужны наши подарки. Я обвела сына взглядом и увидела на полу его ноги в обычных тонких носках, тяжелые солдатские бутсы стояли у порога. Я потихоньку вышла и попросила хозяйку купить в селе вязаные пуховые носки и перчатки. Она сбегала к соседям и быстро принесла все, что я хотела. Когда Овлур уходил, я вручила ему эти скромные сельские подарки. Он сразу надел носки, а перчатки положил в карман: «Ну, теперь, мама, я любой декабрьский мороз выдержу! Это как раз то, что мне может понадобиться». 26 декабря они ему действительно очень пригодились…
С 11 часов утра в Совете Безопасности обсуждался вопрос о Чечне: «Российские войска будут отведены, потому что первый этап наведения конституционного порядка закончен». Ельцин поблагодарил войска обороны, МВД и заявил, что теперь железнодорожные войска будут ремонтировать дороги. Понятно, ему не хочется признавать поражение, поэтому он и назвал разгром войск «первым этапом». И мы, поверив ему, наконец, вздохнули с облегчением.
Ночью дети выбежали на улицу, я тоже вышла и увидела яркое, звездное небо. Это была настоящая новогодняя сказка. Деги катал Данусю на санках, нам всем было очень весело и радостно.
Мы проснулись оттого, что приехали Мовсуд с Овлуром, в грязной одежде, с измученными лицами. Мой сон сбылся самым невероятным образом. Мовсуд и Овлур отправились утром за архивом в наш дом на Катаяме, там встретились с Максудом, гвардейцем из личной охраны Джохара, Хусейном Атуевым и Абубакаром Сардаловым. Они как раз собирались на наш пост на Соленой балке за Катаямой и предложили составить им компанию. «Девятка» шла первой, Лурик с Мовсудом ехали на своих черных «Жигулях». За Катаямой на холмах сразу увидели танки. Овлур посигналил, замигал фарами первой машине, сам съехал с холма. Вместе с Мовсудом они подошли к «девятке» на холме, посмотрели в бинокль на танки. Хусейн и Максуд были уверены, что танки наши. Поехали дальше, но как только они оказались внизу, во впадине, «наши» танки открыли по ним огонь. Ребята выскочили из машины, Абубакар сказал: «Они нас перепутали!» Максуд вышел вперед, замахал рукой танкам и закричал: «Не стреляйте по своим!» Огонь не прекращался. Пришлось ползком по земле пробираться к нефтекачалке, находившейся в 150 метрах от дороги, за ее бетонным фундаментом можно было укрыться.
Овлур решил вернуться к машине и взять два автомата. «Если взорвется машина, мы останемся совсем безоружными». «Жигули» были уже в пробоинах, стекла разбиты. Свистели пули. Пробираясь ползком мимо Максуда, он подумал, что тот просто лежит, закрывая голову руками. Но Максуд был убит сразу. Продолжался шквальный обстрел из автоматов и пулеметов, очереди вспарывали снег. Хусейну не хватило двух метров доползти, чтобы спрятаться. Совсем рядом раздался сильный взрыв. Они затащили Хусейна за укрытие, рука была раздроблена, от бедра свисали куски мяса, пуля попала в тазовую кость. Куртка на спине была изрешечена. Снег быстро краснел под ним, а когда ему перетягивали ногу шарфом, Хусейн даже не застонал. Машины взорвались и горели на шоссе, выбраться было невозможно, оставалось только лежать и ждать, пока стемнеет. Снег таял, солнце слепило глаза, лежать приходилось наполовину в ледяной воде.
Колонна танков начала медленно обходить нефтекачалку по холмам справа. Их распростертые тела сверху были видны, как на ладони. Видимо, танкисты подумали, что с ними все кончено, и прекратили обстрел. Совсем близко раздался лай собак. «Что, если нас решили проверить собаками?» — Хусейн осторожно вытащил нож. Но прошло время, собаки так и не приблизились. Солнце, казалось, заснуло на одном месте, руки и ноги онемели. Лурик снял с себя одну перчатку, вторую передал Мовсуду. На другую руку он натянул рукав. Потихоньку начал растирать ноги Мовсуду, тот совсем перестал их чувствовать. День тянулся бесконечно долго. Наконец, начало смеркаться. Ночью «они» включат приборы ночного видения, нужно отходить, пока не поздно!
Мальчики поползли, волоча за собой раненого. Кровавая дорога тянулась за ними. Сто метров, двести… Дальше ползти сил не было, шатаясь, встали и, согнувшись, потащили Хусейна под автоматными очередями. Мовсуд несколько раз упал. Кое-как добрели до первого поста, раненого сразу погрузили в машину и отвезли в больницу. За все время Хусейн не издал ни одного стона, еще и помогал, отталкиваясь от земли целой ногой. Когда лежали за платформой, он тихо сказал: «Так бывает, когда все слушают дурака, понимая, что делают что-то не так, но каждый боится показаться перед другими трусом». Через несколько часов Хусейн умер в больнице от большой потери крови. Но когда его вытащили из машины и
