Жить в доме Вахи становилось все опаснее, Магомет не отходил от Джохара ни на шаг. Не хватало места, он ложился спать на полу. Ахмет, приезжая с базы, жаловался мне, что пленными никто не занимается. Я сказала Магомету об этом и услышала поразившие меня слова: «Не нужна мне эта прокурорская должность, Алла. Я так люблю Джохара, что счастлив просто быть около него даже простым охранником. Особенно сейчас…» Он напомнил мне маленького Джамбулатика, сиявшего от счастья на все свои кривые, еще невыросшие зубки, каждый раз, когда Джохар обращал на него внимание. Сейчас его не было с нами, Вахиных детей отправили с бабушкой в Грозный.
К нам приехал Резван Даудов со своим пятнадцатилетним племянником Магометом. Вся его группа спортсменов еще оставалась на линии фронта. Джохар безуспешно пытался спасти будущее «золото нации», ведь многие среди этих двадцатилетних юношей были уже чемпионами. Вот уже месяц, он отправлял их в Турцию, но они продолжали воевать у Руслана Гелаева. А Магомет теперь будет с нами, к Деги вернулся его старый друг и наставник по каратэ. Еще до войны они вместе тренировались у нас дома.
В тот же день я попросила Мовлихан найти в селе лошадей и держать их всегда наготове. Кто знает, может быть, нам придется срочно уйти в горы. Джохар, как всегда, ничего не боялся и не принимал никаких мер предосторожности.
На границах задерживали всех пытающихся проехать в Чечню, что-то готовилось. Опасность была рядом, и я чувствовала ее всем своим существом.
Вечером было, как никогда, много народу. Приготовленных еще вчера замороженных пельменей на всех могло не хватить. Я терпеливо ждала, пока люди разойдутся и, наконец, не дождавшись, подала к столу все, что нашла в доме. Потом пригласила гостей. Радостно потирая руки, первым из соседней комнаты вышел улыбающийся Джохар. «Что, не дождалась?!» — засмеялся он. Я оторопела. Как через стенку он мог все увидеть? Самым обидным было то, что я любила принимать гостей. Этот случай был единственным.
Каждую ночь, протянув телефонный провод через комнаты и выставив раскладную антенну на крыльцо, он начинал звонить по спутниковому телефону, и всегда почти одним и тем же лицам. Слушая его обычные шутки на английском, с которых Джохар, как правило, начинал разговор с Даяной Роз, я нередко передавала ей привет и вспоминала наши встречи. Казалось неправдоподобным, что где-то есть обыкновенная мирная жизнь.
Но однажды, приехав после очередного рейда, Джохар долго не мог подключить телефон. Как ни переставляли наши мальчики на крыльце, отгребая сугробы снега, складную спутниковую антенну, телефон упорно молчал. Долго бились, пытаясь понять, что же все-таки с ним случилось, пока Джохар разочарованно не махнул рукой: «Все, хватит! Пошли спать». Через два-три дня, через Хож-Ахмеда Ериханова, привезли и передали другой, точно такой же дипломат со спутниковым телефоном. Связь восстановилась…
Нашему юго-западному фронту в эти дни было особенно тяжело. Планомерно и жестоко уничтожались люди и никакие Божьи заповеди христианского милосердия не помогали. Джохар давал интервью, отвечал на всевозможные вопросы, выступал с речью даже на американском Конгрессе. Наверное, слыша его голос, многократно усиленный микрофоном, американские конгрессмены удивлялись: «Как, этот мятежный Президент еще жив?»
Вся Ичкерия, обливаясь кровью и стиснув зубы, отстаивала каждую пядь сожженной родной земли. И точно так же, обливаясь кровью, падали российские призывники, которых гнали умирать на эту бойню. «Они брели. в атаку, понурив головы и опустив автоматы, а контрактники шли следом, стреляя из-за их спин», — рассказывали потрясенные ополченцы, только что вернувшиеся из боя. «Но почему, — негодовала я, — они оставались такими покорными даже перед лицом самой смерти?»
После боя мертвыми телами призывников был усеян весь склон. Они ползли вверх, цепляясь за скользкие камни и глину, обдирая с ладоней кожу и срывая ногти, так велика была тяга к жизни. Слишком молодые, чтобы понять, что происходило на этой войне…
Глава 35
2 апреля — день рождения нашего Вахи. Снега почти нет, густой воздух пропитан испарениями земли и запахом мартовских почек. Впервые в сумерки я вышла с Висханом и Деги на задний двор. Рядом тихо журчал родник, в весеннем воздухе далеко слышались крики деревенских мальчишек, носившихся ватагой по соседским огородам. Они, словно воробьи, первыми почуяли весну.
Дышалось так легко, словно с плеч свалились сразу гора всех бед. Целый час мы гуляли за нашим домом. В сумерках нежное лицо Деги казалось бледным до синевы.
«Бедный мой мальчик, — подумала я, — с восьми лет — птичка в клетке». Как, должно быть, ему хочется вот так же беспечно носиться с ребятишками в вечернем сумраке, забыв обо всем. «Эх, загубили вы мое золотое детство», — шутил иногда он и, положив возле себя оружие, начищал его до блеска.
В субботу, нагрев алюминиевый бак на деревенской печке, мы с Мовлихан сначала по очереди искупались в старом алюминиевом корыте, а потом начали в нем стирать. Я быстро закончила стрику до приезда наших. Джохар начал, как обычно звонить, но вдруг через полчаса раздался удар такой страшной силы, что мы даже не поняли, в чем дело. Пришел Абу Арсунукаев и рассказал, что глубинная бомба разорвалась прямо возле его дома. В субботний вечер он заканчивал мыться, когда раздался этот оглушительный удар. Казалось, мир развалился пополам! В спешке Абу кое-как натянул рубашку, но она не застегивалась, мокрыми, дрожащими пальцами он никак не мог найти пуговицы. Рубашка сразу стала очень маленькой! Только потом он сообразил, что не помнит, когда успел надеть бронежилет на голое тело, а рубашку натянул сверху!
Четыре бабушки, у которых Абу жил, лежали, как кегли, в обмороке в комнате рядом. Дверь заклинило, поэтому он по одной вытащил их через окно.
Самолетов не было слышно, что же произошло? В наступившей тишине Джохар начал опять звонить. И вдруг началось… Казалось, все силы небесные устремились на наш дом. Самолеты обрушивали на нас все новые и новые запасы бомб. Низко заходя в пике, они с воем проносились над нашей крышей, посылая ракеты одну за другой. Страшные удары, от которых, казалось, лопались барабанные перепонки, обрушивали стены соседних домов, которые рассыпались, как игрушечные. Начались пожары. Стены нашего дома содрогались, но держались, выпали рамы, дверь, разбились стекла, полетела черепица. Печка треснула пополам, и из расщелины высыпались раскаленные угли.
Но вот в ударах самолетов наметилась какая-то очередность. Что-то мы начали успевать, пока они, делая круг, устремлялись снова в пике на наш дом.
Джохар с мальчиками, спешно собрав телефон, искали штеккер от провода, который в темноте было очень трудно найти. Потом ребята побежали заводить машины. Ночь озарялась огнем пожарищ и ослепительными вспышками совсем рядом. Газик подогнали к крыльцу, только мы сели, снова самолеты. «Немедленно всем в дом!» — приказал Джохар. Я и Мовлихан не успели выбраться из машины. Мы сидели, низко пригнувшись, отчаянно отсчитывая секунды. Мовлихан начала вслух молиться. Грохот разорвавшейся рядом бомбы оглушил нас, градом посыпались осколки. «Если хоть один из них попадет в бензобак — взорвемся», — успела подумать я перед новым страшным взрывом.
Но вот все стихло. Самолеты пошли на новый круг, а мы, быстро развернувшись, помчались по колдобинам черной улицы сквозь дым и пламя пожарищ. Вокруг слышались звук отъезжающих машин, лай собак, мычала скотина. Около дороги, в луже крови, в последних конвульсиях дергалась разорванная пополам корова. На огромной скорости мы чуть не врезались в большую воронку от глубинной бомбы, зиявшую посреди улицы рядом с домом Абу Арсунукаева. «Ты куда!» — Джохар мгновенно перехватил руль у растерявшегося Висхана, резко крутанул его вправо. К его молниеносной реакции я уже привыкла.
Я вспомнила похожий случай в Сибири. Тогда мы опаздывали на иркутский самолет и точно так же неслись по обледеневшей дороге. Газик на огромной скорости вдруг развернуло, он пошел юзом и, перелетев встречную полосу, перевернулся. Самое интересное, что перевернуло его на мою сторону, как всегда я была крайней. На меня съехали все мужчины, сидящие на заднем сиденье. Возле окна я поставила полиэтиленовый пакет с единственной шляпой Джохара, которой он очень дорожил. Эту шляпу Джохар
