Я легла спать на кровать, с которой хорошо был виден Джохар, лежащий на ковре в комнате напротив. Я не смыкала глаз… В три часа ночи я прошла в соседнюю комнату, где лежал на диване Муса. «Мусик, я не могу так. Джохар лежит там один, давай пойдем к нему». Мы подошли и опустились на колени, потом вместе осторожно откинули простыню, закрывающее его лицо. Мусик вздрогнул: «Алла, он сейчас открыл глаза!» Я замерла, может, он живой? Прижалась к его груди, он не дышал, сердце не билось, но глаза смотрели прямо на нас. И вдруг я поняла — он подал нам знак. «Мусик, он ждал нас! Он хочет нас видеть». Я слышала, что так бывает, когда подходят к умершему те, кого он любит и ждет. «Он нас не оставил, он все еще с нами!» Амхад успел накинуть на его опаленные волосы белую ткань, а на бледный лоб надеть зеленую ленту с арабской вязью газавата. «Я хочу, чтобы мой брат Джохар был красивым», — сказал он, уходя… Этот старик и статью, и лицом настоящий горец, «ламарой», как их называют в Чечне, тоже любил его.
С глубокой печалью я глядела на Джохара. Его лицо не было успокоившимся, казалось, он заблудился, и все еще был в пути… Как ему помочь? Он все еще не осознал, что с ним случилось. Я начала молиться, прося, умоляя Всевышнего, принять его и полюбить так, как любили его мы на этой земле. Долго я молилась, не помню слов, но все они были от чистого сердца. В шесть часов утра мы с Мусой опять подошли к Джохару и поразились произошедшей в нем перемене. Перед нами лежал семнадцатилетний юноша с удивительно прекрасным лицом, счастливая улыбка играла на его лице, казалось, он действительно увидел Всевышнего. Как он был красив! «О, мой прекрасный бедуин, с каких песков, с каких равнин летит горячий суховей…» Эти слова родились у меня в сердце и понеслись вместе с моей трепетной душой, которая, совершенно смешав эти миры, увидела вдруг горячие пески, раскаленные солнцем небо и белые одежды бедуинов. Палестина это была или Аравия, не знаю, но Он был там, среди них…
Пришел Амхад, посмотрел на Джохара, он тоже не спал и молился всю ночь. «Мои четыре сына охраняют наш дом, а боевики всю улицу, почему ты не спишь? — спросил он. — Тебе будут еще нужны силы, заставь себя уснуть, хотя бы днем». Потом он повел нас на кухню, еще раз попросив меня не показывать слез. Женщины начали обнимать меня, старая Лейла, держа за руки и тревожно заглядывая в мои глаза, страстно вопрошала: «Это не Джохар? Он не погиб?» Но после всего пережитого я ощущала себя старше их на сто лет. «Это не Он. Погибли Магомет Жаниев и Хамад Курбанов — они были его друзьями». Сразу успокоившись, меня посадили пить чай за простой деревенский стол, но какое сердечное тепло я чувствовала в их взглядах. Изо всех сил я крепилась, пила через силу и ощущала ответственность за них, сразу так доверчиво поверивших мне. Зачем погружать этих людей в ту смертельную бездну отчаянья, через которую прошла я? Снова меня отвели в дом, где лежал Джохар. Муса, сказав, что появится вечером, уехал. Старшая дочь Амхада, девушка лет двадцати пяти, ночью, крепко обняв меня, шепнула, что знала Магомеда Хачукаева и была его невестой. Это было грустной радостью, Магомеда вся наша семья считала своим приемным сыном. Хорошо, что она рядом, Магомед и в самое трудное время не забыл помочь мне так, как помогал всегда. Наверное, сейчас они вместе. Джохар лежал все такой же, но на лице там, где я вытерла землю, проявились розовые следы. Видимо, пламя при взрыве опалило кожу, это делало его еще мужественнее. «Шрамы украшают лицо воина», — не раз говорил Джохар.
Во втором часу дня приехал вице-президент Зелимхан Яндарбиев. Тайно его провели в комнату, где находился Джохар. Зелимхан с самого начала был рядом, нередко в нашем доме на Ялтинской шли бурные дебаты и споры, рождались новые идеи. Теперь по законам Чеченской Республики вице-президент становился главой страны. Сидя у изголовья Джохара, Зелимхан долго молился, читая про себя короткие суры из Корана. Он сказал мне, что узнал о случившемся только сегодня в десять часов утра. В его штаб- квартиру в Рошни-Чу с этим известием пришли Махашев и Иса Идигов. А взрывы ракет в лесу Гехи-Чу и бомбежку накануне вечером они наблюдали и даже обсуждали необычный цвет пламени и интенсивность обстрела. Но подумали, что русские засекли передвижение бойцов исламского джамаата, которые должны были там пройти для подкрепления бамутского направления.
Трагическая весть ошеломила Зелимхана. Непосильное бремя взвалилось на него. Потерять Джохара в данной ситуации означало потерять почти все. Быть приемником Джохара в таком деле было почти невозможно. Но долг следовало исполнять. Зелимхан принял решение собрать в Гехи-Чу 23 апреля в десять часов утра Государственный Комитет Обороны, где он объявит о своем вступлении в должность, и выполнит все соответствующие процедуры.
Поздно ночью приехал Муса и рассказал последние новости. «По российскому телевидению объявили о гибели генерального прокурора Магомета Жаниева и бывшего представителя Чеченской Республики в Москве Хамада Курбанова. О гибели Президента люди не знают, а наши молчат, боясь непредсказуемых последствий. Кроме того, никто не хочет стать «черным вестником», хотя все понимают, что долго скрывать это невозможно». Я остановила его: «Мы должны исполнить последнее желание Джохара — похоронить его в горах Ялхороя во что бы то ни стало». За месяц до гибели он говорил мне об этом и в первый же день я попросила племянника Лечи Дудаева найти лошадей.
«Я знаю, — просто сказал Муса. — Но трудно сейчас найти в селе восемь лошадей. На четырех нужно везти Президента и еще четыре надо для сопровождения». На одной собиралась поехать я, хотя на лошади никогда не ездила. Но что значат физические страдания по сравнению с душевными? «Придется подниматься в горы по ночам, по бездорожью. Ты выдержишь?» — спросил Муса. «Я не знаю, но я должна это сделать…» «Мы возьмем только самых верных людей, — тихо продолжал он. — Никто не должен об этом знать. Главное, чтобы дорогу не бомбили, а то лошади испугаются и понесут, тогда их не остановишь».
И опять мы сидели на коленях возле Джохара и молились. Глядя на его лицо, я испытывала невыносимые муки. Оно было все таким же прекрасным и таким же неподвижным. Его глаза смотрели на меня теперь как будто из дальнего-дальнего мира, через голубое стекло, а мне так хотелось видеть его рядом… Мне нужны, просто необходимы были сейчас его карие искристые живые глаза, которые всегда все понимали без слов, и его веселые шуточки, на которые я так обижалась когда-то. Но больше всего на свете мне хотелось умереть, тут же, на месте и оказаться там, далеко, рядом с ним. Как я завидовала теперь Магомету и Хамаду! «Если бы Джохар не отправил меня, сейчас я была бы рядом с ним. Зачем я только отошла…» — казнила я себя в который раз. У меня не было больше сил смотреть на него лежащего неподвижно на полу. Я взмолилась Всевышнему, с просьбой показать мне Джохара, как ему там… И пусть он мне скажет, что теперь делать. Я так долго и горячо просила об этом, что на какой-то момент отключилась и… тут же увидела Джохара. Он лежал и светился в правом углу комнаты, возле окна, на потолке, и с такой нежностью и любовью, так ласково смотрел на меня, что у меня защемило сердце. Я начала жаловаться: «Лежишь тут, отдыхаешь, а мы все с ума сходим, не знаем, что делать…» Он отвечал мне всем своим существом и, самое удивительное, я его хорошо понимала, без слов. «Я заслужил этот отдых… Я хорошо потрудился… Теперь ваша очередь… — и он, легко похлопав меня по спине, шутливо подтолкнул. — Вперед!»
«Как ему там хорошо!» — очнувшись, поняла я. Тяжким трудом и самоотречением он заработал это, было бы жестоко с нашей стороны возвращать его в тот земной ад, через который он прошел. А нам нужно заслужить право оказаться там, рядом с ним. И еще… Он знает каждый наш шаг и ждет от нас решительных действий и поступков.
Утром, на третий день, Джохар снова стал другим. Он как будто суровел на глазах. Вместо семнадцатилетнего прекрасного юноши-бедуина на белом ложе возлежал бог войны, грозный Марс со следами сражения на опаленном лице. Пальцы его левой руки были свободно опущены, указательный палец правой, как указующий перст, показывал вниз. Казалось, он приказывал продолжать газават командирам, пришедшим прощаться с ним в этот день, подтверждая единство Всевышнего.
Я сидела в соседней комнате и слышала, как приходили и уходили его боевые товарищи. Те, кто меня знал, заходили ко мне выразить соболезнование, хотя в соболезновании нуждались тогда мы все. Пришел и Шамиль Басаев, увидев Джохара, он заплакал, потом долго молился… Упал без чувств Мавлен Саламов. Верный Мавлен, который в годовщину Дня Независимости поднялся на воздушном шаре, размахивая чеченским флагом.
Все еще не было решено, где хоронить Джохара. Амхад категорически возражал против Ялхороя. «В России знают, что там находится башня и родовое кладбище Джохара. Если вас не разбомбят по дороге, то разбомбят, когда будете хоронить. Это долина — очень открытое место, вас там будет видно, как на ладони. Если вам все-таки повезет, и вы вернетесь оттуда живыми, Джохара все равно нельзя там оставлять одного без охраны, его могилу могут осквернить русские, Лучше я его под грушей у себя в саду похороню, и сам
