поэтому и был уверен в том, что он остался жив.
— Что он сказал? — спросила я.
— Я должен на время уйти, но потом я вернусь.
— Этого не может быть! Я ничего не слышала, кроме громкого плача Висхана. А как ты мог вообще что-либо слышать после взрыва, если был уже тяжело ранен и находился без сознания? — я была поражена.
— Нет, я слышал совершенно отчетливо его голос, звучащий в полной темноте!
— Но ведь было светло, только шесть часов вечера и солнце еще не село… Видимо, ты поэтому его и слышал, что был без сознания, вернее, слышала его твоя душа, вышедшая из тела, она только и могла услышать то, что не могли услышать мы…
Слова Вахи возродили у меня надежду. Разве раньше не убеждалась я многократно, как помогают души умерших тем, кого они любят?
Из Чечни приехали Зарган и Зина, они хотели сопровождать меня в Москву. Времени прошло уже много, но Вагап Тутаков, представитель Чеченской республики, который должен был обеспечить безопасный проезд, так и не появился. Позже мы узнали, что он арестован в Москве. В милиции ему подложили гранату без запала, так же примитивно, как подкладывали другим пули или наркотики. Наученные горьким опытом, чеченцы перед выездом в Москву наглухо зашивали карманы. Ехать нам было не с кем. Ну, что ж, поедем одни — решили мы, но наши мужчины решительно возражали: «Они уничтожат вас на дороге к Москве». Слишком многим нужна война. Эти стервятники живут ее кровью. Против будет «вся партия войны»».
Глава 43
Мы решили вместе переправиться в Турцию и уже оттуда, с нейтральной территории, сделать соответствующее заявление. На следующий день на двух машинах мы уже ехали в столицу Кабардино- Балкарии город Нальчик. По обочинам дороги мелькали цветущие яблоневые сады, небольшие домики, зеленые луга. Отцветала дикая алыча, ее белые нежные лепестки, смешавшись с дорожной пылью, серо- белой метелью разлетались под колесами нашей машины. Красные маки, как капли горячей крови, пролитой на горных лугах, проносились мимо окон нашей машины, напоминая о тех, кого мы оставили в Чечне. Высокие горы, покрытые густым зеленым лесом, наконец, приблизились, засветилась белоснежная вершина Эльбруса, и мы приехали в курортный, благоухающий горной свежестью город Нальчик.
Нас встречал давний друг Джохара Джамал («Джамик» — ласково называл его Джохар). В ожидании очередного рейса на Стамбул гостеприимный Джамал вместе с другом повез нас посмотреть знаменитые водопады в горах. Но еще больше мне понравилась долина в огромном ущелье, куда на следующий день привез нас Джамал. Он очень хотел показать место, где когда-то жили его предки.
Воздух в долине был голубым. Огромные горы по сторонам ущелья хранили в своих фиолетовых впадинах развалины разрушенных башен и сожженных Россией восемнадцати сел. Странно было сидеть на блестящей молодой травке возле полуразрушенной мельницы и смотреть на черные пятна восемнадцати пожарищ, которые не смогло уничтожить время, сохранив, словно в назидании потомкам, следы варварства человека в этом зеленом, чудесном раю. Тихо журчал свою песню серебряный ручей, переливаясь под ярким весенним солнцем. Белели сломанные старые жернова. Ниже по склону полого спускался одичавший яблоневый сад с сучковатыми цветущими ветками. Людей не было, тишина и пустота. Не видно играющих детей, гарцующих на конях молодцов, неторопливых стариков. Никто не гнал коров на закате солнца. Какая неземная волшебная красота вокруг и какая грусть!
Друзья и родственники Джамала с утра зарезали для нас барашка, приготовив его по-балкарски, и шашлык с заключительным гаданием по бараньей лопатке. Это был настоящий ритуал, родившийся в горах, то, что еще сохранило время.
На следующий день мы должны были улетать. Муса Идигов надел свой, прибереженный для торжественных случаев, черный костюм с белой рубашкой, который он всегда надевал перед поездками за границу с Джокером и настоятельно порекомендовал мне одеться так же: «В Стамбуле, в аэропорту нас будут встречать журналисты, начнут брать у тебя интервью, нужно и одеться соответствующе». «А если меня узнают?» «Здесь нам ничто не угрожает! — объяснил Муса. — Можешь быть спокойна». Я оделась просто, так, чтобы не привлекать к себе внимания. Но как только мы подъехали к аэропорту и в ожидании нашего рейса начали прогуливаться по дорожкам небольшого парка, стало понятно, что меня сразу узнали. Мужчины, сидящие на скамейках, мимо которых мы проходили, даже привставали, по чеченским обычаям отдавая дань уважения, стараясь делать это незаметно для окружающих, но заметно для меня.
В аэропорту Ваху Ибрагимова, Мусу и Висхана на досмотре пропустили первыми, потому что у них не было вещей, а мы с Зухрой отстали. И, тем не менее, все было бы нормально, если бы при проверке документов со мной был мой настоящий паспорт. Всех пропустили в другой зал, а меня попросили подождать, пока еще раз проверят документы. Зухру тоже оставили из-за досмотра кассет, на это ушла уйма времени. От наших ребят нас отделял только барьер. Мусик, устав ждать, сел в своем черном костюме на корточки, прислонившись к стене, и, глядя на нас с Зухрой большими печальными глазами, всем своим видом показывал, как ему без нас плохо. Висхан, улыбаясь, подошел к разделяющему барьеру и, как всегда, начал шутить, показывая, как легко можно его перепрыгнуть. Мы все были уверены, что это лишь временная задержка, хотя она почему-то подозрительно долго затягивалась. Неожиданно меня попросили пройти на беседу в отдельный кабинет. Там уже ожидали двое офицеров:
— Мы знаем, кто вы, бесполезно отказываться. У вас фальшивые паспорта, мы обязаны вас задержать.
— Ну, что ж, закон есть закон — ответила я.
— Мы знаем, кто вас сопровождает, их видно невооруженным взглядом. Есть ли у них оружие?
«Вот это вопрос серьезный, видимо, они собираются их задержать, но боятся только вооруженного сопротивления…»
Пока я думала, что ответить, они задали очередной вопрос:
— Могут ли они совершить терракт, если мы их арестуем?
«Если сейчас задержат наших мужчин, их ждет тюрьма или фильтрационный лагерь, пытки и смерть…»
— Я могу дать полную гарантию, что терракта не будет, если вы их доставите в Стамбул.
Все-таки они очень боялись возможности терракта. Под усиленным конвоем все пассажиры были сопровождены к самолету, через какое-то время военные дали приказ отправлять самолет. Но Мусик в самый последний момент вышел из него, чтобы разделить мою судьбу… Все это время он очень переживал, что не смог уберечь Джохара, и когда увидел клонящиеся к земле красные маки он тихо сказал: «Я не закрыл Джохара от гибели своим телом, но если что-то еще случится, я умру вместе с тобой». Он сдержал свое слово, принеся себя в жертву.
В тот же день, когда самолет приземлился в Стамбуле, Ваха Ибрагимов сделал заявление в прессу о нашем незаконном задержании в аэропорту города Нальчика. К его заявлению тут же подключился с протестом Зелимхан Яндарбиев, а Шамиль Басаев многозначительно пообещал российскому правительству «прийти в Нальчик из Чечни», если нас немедленно не освободят. В Кабардино-Балкарии могли начаться волнения. Россией был нарушен закон кавказского гостеприимства, кроме того, по обычаям, на женщин и детей не распространялся даже закон кровной мести.
Тайно меня срочно посадили на самолет и под усиленной охраной привезли в небольшой курортный городок, похожий на Кисловодск. Мусу оставили в Нальчике. Маленький замок, куда меня поместили, со всех сторон был окружен каменной стеной, позади замка она плавно переходила в высокую зеленую гору. Его охраняло такое количество охранников с мобильными телефонами в руках, что я поняла: они верили, что Шамиль может прийти куда угодно! За два дня, которые я там провела, я познакомилась с обслуживающими местным персоналом, охранниками — все они были кавказцами и очень сожалели о гибели Джохара. Несколько раз приезжали офицеры ФСК, их интересовал только факт гибели Джохара. Ничего нового к тому, что уже было заявлено на пресс-конференции иностранным журналистам, я добавить не могла. Больше всего я переживала за Мусу и просила, чтобы нас с ним не разлучали. Мне пообещали отвезти его в Москву
