высокопревосходительство.
Глаза Валерия Грата сузились, дрогнули уголки рта. Каиафа понял, что префект оценил умение Гамалиила подбирать выражения. Его слова можно было принять и за лесть и за оскорбление.
— Александр, казначей Храма, — продолжал Каиафа. — И Ионатан, сын Анны.
В глазах префекта мелькнуло понимание. Каиафа догадался, что Грат смотрит на Ионатана оценивающе — не только как на сына все еще влиятельного Анны, но и как на шурина Каиафы.
— И Измаил, сын Фаби, его вы, вероятно, знаете, — закончил Каиафа.
На мгновение показалось, что Валерий Грат смущен. Измаил был назначен первосвященником, как только Грат стал префектом, а спустя какие-то два месяца его сменил Елеазар, давший немало взяток префекту.
— Да, — сказал Грат, быстро придав лицу подобающее выражение.
Он посмотрел прямо в глаза бывшему первосвященнику. Тот был немолод, намного старше Каиафы.
— Я удивлен, увидев тебя здесь.
— Надеюсь, удивлены приятно, — ответил Измаил. — Сочту за честь поздравить вас, ваше высокопревосходительство. Вы приняли мудрое решение, сделав это последнее назначение.
Грат опешил. Он не знал, что Измаил повторил заученную фразу, которую в свое время продиктовал ему Каиафа.
— Посмотрим. — Префект перевел взгляд на Каиафу. — Что привело вас в Кесарию?
— Ваше великодушие. — Каиафа ловко достал из складок одежды небольшой мешочек и протянул его префекту.
Слуга тотчас сделал шаг вперед, взял мешочек, развернул, осмотрел содержимое и показал его Грату.
— Я благодарен, ваше высокопревосходительство, что вы поверили в меня и в то, что я достоин служить моему народу, будучи первосвященником. Это лишь малая часть моей бесконечной благодарности… моей и моей семьи.
Упоминание о семье было преднамеренным. Грат знал, что Анна продолжает владеть большинством доходных статей на торговлю и обмен денег в Храме, и эти слова должны были убедить префекта в том, что он может и впредь рассчитывать на регулярные комиссионные со всех прибылей, пока Каиафа остается первосвященником.
Он сделал знак слуге, и тот скрылся во дворце, унося с собой мешочек.
— Ты и твоя семья — люди мудрые, не стесняющиеся выражать благодарность, — сказал он Каиафе. — Пусть ваше пребывание в Кесарии будет приятным.
Но Каиафа пропустил мимо ушей эту попытку закончить разговор.
— Ваше высокопревосходительство, есть еще одно дело.
— Еще одно?
— Мелочь, которая вашему высокопревосходительству ничего не будет стоить. Со времен Ирода Великого, когда ваше высокопревосходительство столь отважно боролись с Квинтилием Варом, облачение первосвященника, как вы знаете, хранилось в крепости Антония.[13] Когда оно было необходимо для совершения ритуала, мы направляли официальный запрос командиру гарнизона, и, конечно же, ответ всегда был положительным. Так что не слишком большой переменой стало бы, если бы хранение облачения вновь было доверено управляющим Храма. Это укрепит влияние рода Каиафы, а моя семья воспримет такое решение как награду.
Грат внимательно посмотрел на Каиафу, пытаясь понять, что еще скрывается за этой просьбой.
— Как я уже сказал, — повторил Каиафа, — для вашего высокопревосходительства это сущий пустяк.
— Едва ли достойный вашего внимания, — добавил Гамалиил.
— Мне хотелось бы всего лишь получить такой указ с подписью вашего высокопревосходительства, — сказал Каиафа.
Грат подумал, обернулся и позвал секретаря.
Израиль, шоссе 1
В такси Трейси наклонилась вперед и почувствовала, как ее влажная от пота блузка отлипает от спинки сиденья. Когда они выехали из международного аэропорта Бен-Гурион в Тель-Авиве, было жарко и душно, но вот машина свернула с современного четырехрядного хайвея, ведущего из Тель-Авива в Иерусалим, — и стало еще и пыльно. Дорога оказалась уже двухрядной, но, несмотря на асфальтовое покрытие, выхлопные газы и пыль из-под колес едущего впереди грузовика летели прямо в приоткрытое окно такси, смешиваясь с запахами, которыми был пропитан салон.
С тех пор как Трейси объяснила водителю, куда ей нужно ехать, они не обменялись ни единым словом. Трейси впервые оказалась в этой загадочной стране, причем совершенно одна. То, что она уже в Израиле, принесло облегчение, но опасения росли как снежный ком. Трейси смотрела на открывающиеся из окна виды — фермы, поля, торговые центры, жилые комплексы, памятники на местах боевых действий, пастухи со стадами овец, вооруженные солдаты на автобусных остановках — и ощущение одиночества и беззащитности не покидало ее. Что, если водитель ее неправильно понял? Что, если они едут не в Бейт- Гуврин? Он может отвезти ее куда угодно, а она этого даже не поймет… пока не будет слишком поздно. Трейси уже начала подумывать о том, чтобы попросить водителя остановить машину и выйти, но зачем? Разве стоять одной на обочине лучше?
Солнце начало клониться к закату, и водитель сделал очередной поворот. Трейси едва не заплакала от страха. Пейзаж за окном был уже не зеленым, а серо-коричневым. Местность казалась малонаселенной и глухой. Дело было к вечеру, и Трейси задумалась, что она будет делать, если стемнеет раньше, чем она доберется до места. Если вообще доберется. Наконец дорога пошла в гору, и Трейси увидела вдалеке беспорядочное скопление палаток вокруг невысокого холма. Похоже на лагерь археологов, такой, о которых рассказывал отец.
— Туда! — сказала Трейси водителю, показывая пальцем. — Вон туда.
Пришлось прикусить губу, чтобы не расплакаться.
Водитель помотал головой и затараторил, судя по всему, по-арабски, показывая вперед, на дорогу.
— Нет, — сказала она. — Вон туда.
— Бейт-Гуврин, — с нажимом сказал водитель. — Бейт-Гуврин.
— О! — воскликнула Трейси, сообразив, в чем проблема. — Да, там Бейт-Гуврин. А мне надо в Тель- Мареша.
Она показала пальцем в сторону.
— Туда, в Тель-Мареша.
Водитель нахмурился, будто возникли какие-то непредвиденные обстоятельства, но все-таки свернул на грунтовую дорогу, ведущую в Тель-Мареша.
— Сколько? — спросила она, когда машина остановилась.
Повернувшись, водитель что-то сказал с таким сильным акцентом, что Трейси ничего не поняла.
— Две сотни, — повторил он.
