l:href='#n_9' type='note'>[9] Восемьдесят один год назад эти земли были завоеваны римским военачальником Помпеем, но не вошли в состав Иудеи. Сорок восемь лет назад император Август подарил их Ироду Великому, который и построил здесь город, назвав его Кесарией в честь Цезаря. Это строительство стало одним из великих деяний Ирода Великого. Работы в иерусалимском Храме продолжались и после его смерти, но Кесария Палестинская сразу заблистала, словно бриллиант среди прочих драгоценных камней — с ними можно было сравнить портовые города Птолемаис на севере и Иоппу на юге.
Сложно было не заметить контраст между многолюдными улицами Иерусалима, на которых остро пахло потом, и просторными, продуваемыми морскими ветрами роскошными кварталами Кесарии.
Кортеж Каиафы подъехал к городу с юга. Вдали виднелось Великое море, а впереди раскинулся великий город. Когда они въехали на Кардо Максимус, широкую улицу, ведущую на восток от морского побережья, копыта лошадей зацокали по гранитным плитам. Украшенные мозаиками тротуары окаймляли ряды мраморных колонн, уходящие вдаль.
Мимо мелькали бесчисленные лавки, дворцы и храмы, и вот наконец показались грандиозные сооружения. Ипподром, амфитеатр и, как это ни унизительно, огромный храм, посвященный Риму и Августу и возведенный по приказу Ирода Великого. Обрамленный большими портиками, он возвышался над бухтой… Если у кого-то из спутников Каиафы и были сомнения в богатстве языческой Кесарии, то перед дворцом префекта они развеялись как дым.
Для Каиафы все великолепие Кесарии было подобно роскошному савану. Сколько ни украшай, запах смерти и разложения все равно не скроешь. На него не производила впечатления красота этого города, построенного на крови и преступлениях, — он знал, что придет день, когда в земле Израиля исполнится слово пророка и она «наполнится познанием славы Господа, как воды наполняют море». А еще Каиафа надеялся, что это произойдет, когда он станет первосвященником. И на сегодняшней аудиенции у префекта будет заложен краеугольный камень того, что он должен совершить.
Каиафа понимал, что желает невозможного. Он знал, что все, к чему прикасается Рим, гниет изнутри. Он видел это в Анне, своем тесте. И знал, что ему придется сотрудничать с Римом, идти на уступки, и не был уверен, что избежит этой порчи, в отличие от первосвященников, что были до него. И все-таки Каиафа был настроен решительно. Он знал, что если во всем Израиле будет восстановлена добродетель, Мессия приидет. А до тех пор пусть Рим спит, а Каиафа будет петь ему колыбельные.
У ворот громадного дворца, построенного на узкой полоске суши, выдающейся в рукотворную гавань Кесарии, делегацию встретил слуга. Приказав другим слугам приглядеть за лошадьми и поклажей гостей, он проводил Каиафу и его спутников на главный двор. Справа был зал для аудиенций, больше похожий на храм, а прямо перед ними — дворец из гранита и мрамора. В тени пальм плескалась вода в бассейне невиданных размеров. Каиафа прикрыл глаза, вдыхая соленый морской воздух и прислушиваясь к шуму волн, плещущих о берег.
— Конечно, он заставит нас подождать, — сказал Гамалиил, внук Хиллела Великого, имея в виду Валерия Грата, префекта Иудеи.
— Конечно, — согласился Каиафа.
И они, а также Измаил, Александр и молодой шурин Каиафы, Ионатан, члены Синедриона, были немало удивлены, когда слуга вернулся, и вернулся очень быстро.
— Префект приветствует вас в Кесарии, — сказал он и сделал приглашающий жест. — Он примет вас прямо сейчас.
Ни Каиафа, ни четверо его спутников не двинулись с места. Иудеи не могли войти в жилище язычника, сколь бы прекрасным оно ни было. Префект, конечно же, знал это. Его приглашение войти было лишь способом поставить вновь избранного первосвященника перед выбором: нарушить законы веры или оскорбить пригласившего его. Но когда Каиафа заговорил, его голос был вкрадчивым и таким же шелковым, как длинные полосы ткани, что развевались в дворцовых покоях и были видны с главного двора.
— Мы не смеем отвлекать его высокопревосходительство от важных дел. Пожалуйста, передай, что мы полюбуемся прекрасным садом, пока его высокопревосходительство не решит прервать свои занятия и отправиться на прогулку.
Слуга бросил на первосвященника внимательный взгляд, коротко кивнул и исчез во дворце.
Южный Иерусалим, Тальпиот
Рэнд оборвал разговор с Игалем Хавнером, пообещав перезвонить. К огороженной зоне раскопок подъехали четыре запыленных автомобиля. Из них одновременно вышли мужчины с длинными бородами и в черных шляпах и, что-то крича, двинулись к Рэнду Баллоку и старшему сержанту Шарон.
Шарон командным голосом крикнула что-то этим людям, одетым, несмотря на жару, в длиннополые черные сюртуки. Вновь прибывшие (а их было больше десятка) остановились у желтой ленты, преградившей дорогу к раскопу. Раскрасневшиеся лица и возбужденный тон гостей заставили Рэнда усомниться, что их удастся остановить.
Он медленно подошел к Шарон, не представляя, что они будут делать, если «гости» направятся в их сторону. Шарон встала перед главным из недовольных, как можно было догадаться, и смотрела на него в упор, не двигаясь с места. Тот продолжал что-то выкрикивать ей в лицо. Остальные дружно кивали в такт выкрикам, так что завитые пряди у них на висках болтались туда-сюда.
Когда главный наконец умолк, старший сержант Шарон заговорила, тихо и отчетливо. Рэнд не понял из ее слов ничего, кроме «шалом», но, что бы она ни сказала, это, по-видимому, несколько разрядило ситуацию… до тех пор, пока сержант не повернулась к ним спиной и направилась к патрульной машине.
— Ассур! — воскликнули мужчины хором. — Ассур!
«Запрещено».
Рэнд пошел за Шарон, преследуемый криками.
— Что происходит? — спросил он на ходу.
Он был уверен, что эти люди в любой момент могут ринуться за ограждение, обозначенное желтыми лентами, и просто-напросто смять их.
— Куда вы идете?
— В машину, — ответила Шарон.
Вид у нее был сосредоточенный, а подбородок выдвинулся вперед от напряжения.
— Почему? Зачем? Вы уезжаете?
Вместо ответа Шарон открыла багажник и вынула карабин.
— Эти люди из «Хеврат Кадиша», — объяснила она, захлопывая крышку багажника. — Это религиозное общество, которое следит за соблюдением похоронных обрядов харедим, ультраортодоксальных евреев. Они считают, что мы не должны тревожить мертвых. Как только они узнают, что обнаружена иудейская усыпальница, сразу устраивают акции протеста, добиваясь разрешения совершить обряд погребения и закрыть гробницу.
— Вы шутите, — не поверил Рэнд.
Он слышал об этих людях, но почти ничего не знал о них.
— Нет. Это очень серьезно.
— Но что они могут сделать?
— На самом деле законы Израиля на их стороне, — ответила Шарон, поворачивая обратно. — В соответствии с ними найденные во время земляных работ человеческие останки должны быть переданы Министерству по делам религии для немедленного перезахоронения.[10]
