- Так до Тьмы в школах и университетах называли прилежных учеников. Почему, сейчас и не поймёшь. Но вот то, что этот длинный все книги, какие можно было найти, про этот их сатанизм прочитал - голову на отсечение даю.
- Ишь ты… Не зря говорят, век живи, век учись. А он действительно у них за проповедника был, Отцы наши на него самую строгую епитимью наложили - безурочную.
- Это как? - поинтересовался я.
- А так: чтобы он ни делал - в зачёт ему ничего не идёт. А прощение полное будет по воле иерархов наших. Ты, вот, цену, что я им за работу назначил, малой назвал, а ведь я и не должен им ничего платить. Три патрона этих - милостыня от меня лично! И учти, Илья, этим повезло, только год как 'шатурить' перестали.
- Как это? - не понял я 'местной специфики'.
- А на 'Шатурторфе' топливо добывать, на болоте торф резать. И врагу не пожелаешь. Даже если в артели, добровольно, то всё одно - малоприятное занятие, а уж по принуждению, да по епитимье…
Условия на торфоразработках я себе представлял хорошо, благо весь север нашего анклава был как раз торфяным, и мы тоже отправляли туда захваченных преступников и прибалтийских пленных.
Пока мы беседовали, еретики уже притащили большие щиты из толстенных досок и приладили их к платформам. Взревел мотор первой машины, и Чпок аккуратно вывел её на перрон, затем и второй 'тигр', управляемый Мистером Шляпа, оказался там же.
- Ты, Следопыт, давай, береги себя, - начал прощаться монах. - Если надо, то можешь на обратной дороге сюда заглянуть - мы ещё два дня тут обретаться будем, товара дожидаючись.
- Если получится, то обязательно, - и я пожал протянутую мне руку.
***
На маленьком совете мы решили скоренько пробежаться по торжищу - посмотреть на товар, выяснить цены и прикупить свежатинки в дорогу.
Рынок изобилием не поражал, но предлагали многое из того, что до нас редко когда доезжало. Например, яблоки, и не мочёные или квашеные, а всю зиму целиком, в натуральном виде сбережённые. И хоть просили за них куда как немало - десять 'семёрок' за килограмм, но мы не устояли. И теперь обходили ряды, смачно, с хрустом, вгрызаясь в бока восхитительно вкусных, огромных плодов. 'Из самого Мичуринска яблочки!' - так отрекомендовал свой товар продавец.
Поразило нас и обилие предлагавшегося к продаже хлеба, причём основную массу составляли изделия из редкой у нас пшеницы, мы-то всё больше ржаным обходились. Так что без покупки десятка белых сдобных калачей не обошлось.
Удовлетворив своё любопытство и пополнив припасы, наша маленькая колонна отправилась в путь. Как-никак надо было в быстром темпе преодолеть почти сотню километров и уложиться в оставшиеся четыре часа. Кстати, переброска по 'железке' сэкономила нам много горючего, и теперь можно было ехать, как говорится, на все деньги.
***
Покинув пределы гостеприимного Ликино-Дулёво, мы, по совету всё того же Милослава, выехали на Большое Кольцо и с покатили в сторону Куровского. Там посадские держали постоянный форпост, охранявший, в том числе, и местное железнодорожное депо. Покрытие на 'Большой Бетонке' в этих местах сохранилось неплохо, и нашим водителям удавалось держать скорость под полсотни километров в час, так что уже через двадцать минут, отмахав с десяток километров, мы свернули на Егорьевское шоссе. Дальше по Кольцу, через Воскресенск, монахи ехать не советовали - город был разрушен, и пробираясь через заваленные обломками улицы, мы бы потеряли уйму времени.
В Егорьевск, славный своими тканями, мы тоже заезжать не стали, а, проскочив по окраине, поехали дальше на юг.
Дорога была в относительно приличном состоянии, но тянувшийся вокруг лес навевал на всех скуку, общее настроение по рации высказал Саламандр:
- На лес мы и дома посмотреть можем.
Однако бдительности никто не терял, а Мистер Шляпа вообще высунулся в люк, где мы установили АГС. У деревни Михали (название я узнал по карте) путь нам преградила застава. Поперёк дороги на массивных опорах лежал капитальный, из стальной трубы, шлагбаум. Услышав шум моторов и заметив наши машины, часовой, до того скучавший под дощатым навесом, вскочил и несколько раз ударил коротким металлическим прутом по висящему рядом с ним куску рельса.
- Ну вот, приехали, - недовольно поморщился Тушканчик. - Интересно, это кто такие?
С десяток молодых парней, одетых в старый армейский камуфляж и вооружённых 'семьдесят четвёртыми' 'калашниковыми', выскочили из небольшого кирпичного домика, стоявшего на обочине. Вслед за ними показался пожилой мужчина с роскошными седыми усами. Парни вначале бодро взяли нас на прицел, но впечатлённые размерами наших нижегородско-арзамасских 'монстров' и наличием у предполагаемых противников автоматического гранатомёта, сбавили обороты и опустили стволы.
Их командир поправил висевший на плече стволом вниз 'АК' (кстати, он единственный из всех не стал в нас целиться), вытащил из кармана пилотку, водрузил её на голову и не спеша направился к нам. Я распахнул дверь и вылез наружу. 'Они ведь не знают, что калашом нашего 'тигра' не взять, - мелькнула мысль. - А открытая дверь меня как раз от этих салабонов прикроет. И пространство для манёвра будет, если что не так пойдёт'.
- Здравия желаю! - обратился ко мне усатый. - Откуда и куда путь держите?
- И вам доброго дня, уважаемый! Вот из Дулёво в Коломну едем.
Начальник заставы ничего не ответил, только усы пригладил. Я намёк понял, и продолжил:
- Сами мы тверские, но сюда из Посада приехали.
- Из Сергиевого или Павлова? - прищурившись, спросил седой.
'А я и забыл, что тут ещё один город с таким названием есть!'
- Из дальнего, Сергиевого.
- А чем подтвердить можешь?
- Да вот, пропуск посадский, - и я протянул кусок картонки, который нам выдали по распоряжению отца Владимира.
Мужик неопределённо хмыкнул, мельком глянув на пропуск, и, повернувшись к своим, сказал:
- Отбой тревоги, салаги! Это наши. Шлагбаум поднимите, не видите что ли, люди спешат! - продолжил, снова повернувшись ко мне: - А пропуск вы лучше на стекло прикрепите, чтоб, значит, издалека видно было, - потом ещё немного подумал и спросил. - А вы взаправду из Твери?
- Да, оттуда.
- Ну и как там у вас?
- Да как везде.
- Народу много уцелело? - очевидно, проезжающие служили ему основным источником информации.
- В Твери - мало, а так, по области, почти полмиллиона сейчас живёт.
- А я москвич, - совершенно неожиданно сказал седоусый. - 'Срочку' в этом сраном Егорьевске-шесть тянул. Два месяца до дембеля оставалось. Теперь, вот, целый лейтенант… - и он невесело ухмыльнулся. Мне почему-то стало очень жаль этого пожилого, побитого жизнью человека, который так за три десятка лет и не нашёл себя в этом новом, страшном мире.
- Я, вообще-то - тоже москвич, - решил я приободрить военного.
- Ух, ты, - широко улыбнулся он. - А в Москве где жил?
- Я маленький тогда был, плохо помню, но, по-моему - на Шаболовке где-то.
- Вот это да! А я на площади Гагарина! Соседи! Слышь, тверской, а может, заглянешь к нам, посидим, поговорим?
- Не могу я, товарищ лейтенант, мы действительно сильно торопимся. Может, на обратной дороге
