— …такой долгий, что кажется, будто прошло целых два, — продолжала Хомили, — я хочу сказать, если оглянуться назад.
Неужели они действительно еще сегодня утром проснулись узниками, а сейчас здесь, у себя дома, сидят все вместе у очага?! Этому трудно было поверить. И очаг не такой, как прежде, а куда лучше, а уж о доме, таком, как этот, можно было только мечтать.
— Возьми свечку, — сказала она Арриэтте — и ложись в кровать. Спиллер может спать здесь, внизу. Если хочешь умыться, захвати с собой воду из крана, ее здесь хоть отбавляй.
— Это нам не подходит, — прервал ее Под.
Все обернулись и посмотрели на него.
— Что нам не подходит? — запинаясь, спросила Хомили.
Под махнул рукой.
— Все это. Ничего нам здесь не подходит. Ровным счетом ничего. И Спиллер со мной согласен.
Арриэтта кинула взгляд на Спиллера; по его лицу трудно было что-то прочесть, но она заметила упрямый огонек в глазах и короткий, без улыбки, кивок головой.
— Что ты имеешь в виду, Под? — Хомили облизала губы. — Неужели наш дом?
— Да, именно, и ничто другое, — сказал Под.
— Но ведь ты его даже по-настоящему не видел, — запротестовала Хомили. — Ты не пробовал зажигать свет и воду не включал. Ты не поднимался наверх. Ты бы только посмотрел, что они сделали на лестничной площадке, какой там вход к Арриэтте в спальню…
— Это ничего бы не изменило, — сказал Под.
— Но тебе нравилось тут, Под, — напомнила ему Хомили, — до того, как эта парочка забрала нас отсюда. Ты снова свистел и напевал во время работы, как в старые времена в Фирбэнке. Правда, Арриэтта?
— Тогда мне было неизвестно, — сказал Пол — то, что известно теперь: что эти человеки про нас знали.
— Понимаю, — удрученно сказала Хомили и уставилась в огонь. Плечи ее сгорбились, кисти вяло повисли.
— Но они не такие, как все, — принялась Арриэтта уговаривать Пода. — Не такие, как Мейбл и Сидни; понимаешь, они — ручные. Я сама приручила мисс Мензиз.
— Их нельзя приручить, — сказал Под, — рано или поздно они отбиваются от рук — тогда, когда меньше всего этого ждешь.
— Только не мисс Мензиз! — запротестовала верная ей Арриэтта.
Под наклонился вперед.
— Они этого не хотят, — объяснил он, — просто делают. Они не виноваты. В этом они ничем не отличаются от нас: мы тоже не хотим причинить зло, мы просто делаем его.
— Ты никогда, никому зла не делал, Под, — запротестовала Хомили.
— Сознательно — нет, — согласился он и посмотрел на дочь. — Арриэтта тоже не хотела причинить нам зла, когда разговаривала с этой мисс. Но она сделала это — она ввела нас в обман; в своем неведении мы строили планы на будущее, мы трудились, не жалея сил, а Арриэтта все знала, но скрыла правду. И это не принесло ей радости, да, девочка?
— Да, — призналась Арриэтта, — но все равно…
— Ладно, ладно, — прервал ее Под спокойно, без укоризны. — Я понимаю, как все это вышло.
Он вздохнул и посмотрел себе на ладони.
— И она увидела нас раньше, чем мы увидели ее, — сказала Арриэтта.
— Я сразу ее увидел, — сказал Под.
— Но ты не знал, что она видит тебя.
— Ты могла бы мне об этом сказать.
Отец говорил так ласково, что глаза Арриэтты наполнились слезами.
— Прости меня, — прошептала она.
Несколько секунд Под молчал, затем сказал:
— Видишь ли, у меня были всегда другие планы.
— Мисс Мензиз не виновата, что Мейбл и Сидни захватили нас.
— Не спорю. Но если бы я знал правду, все было бы иначе. К тому времени, как они тут появились, нас бы и след простыл. Давно были бы в хорошем, укромном местечке.
— В каком? — спросила Хомили.
— Ну, таких мест — пруд пруди! — ответил Под. — Спиллер знает одну мельницу — недалеко отсюда, да, Спиллер? — где живет только один человек. Старый, к тому же — близорукий. У него никого не бывает — ни живой души, кроме возчиков, что привозят зерно на помол. Это более для нас подходящее место, Хомили.
Хомили молчала. Видно было, что она усиленно думает. Руки, лежавшие на коленях, крепко сжимали одна другую, плечи снова распрямились.
— Она нас любит, папа, — сказала Арриэтта, — мисс Мензиз по-настоящему любит нас.
Под вздохнул.
— Не пойму, за что и почему. Но, возможно, это и так. Любят же они своих домашних животных — кошек и собак, и птиц, и тому подобное. Как твоя двоюродная сестра Эглтина любила свою мышку — кормила ее из рук, учила всяким штукам, протирала ей шкурку бархатной тряпочкой. А чем кончилось? Мышка убежала от нее к другим мышам. А у среднего сына твоего дяди Хендрири был однажды таракан- прусак. Держал его в клетке из чайного ситечка. Ну и жирный он стал! А все равно, твоя мать говорила, вряд ли он счастлив. Ни разу не голодал за всю свою жизнь таракан этот, но из ситечка выбраться все равно не мог.
— Я, кажется, понимаю, что ты хочешь сказать, — неуверенно проговорила Арриэтта.
— Спиллер-то понимает, — сказал Под.
Арриэтта взглянула на Спиллера: узкое лицо его было неподвижно, но глаза горели неукротимым огнем. Таким неукротимым, что Арриэтта быстро отвела взгляд в сторону.
— Ты можешь представить себе Спиллера в этом вот доме, — продолжал Под, — где можно жить на всем готовом, а всякие леди будут заглядывать в окна?
— Она не заглядывала, — пылко вскричала Арриэтта, — и никогда не будет!
— Кто знает, — сказал Под. — А уж если одному человеку из человеков станет известно, где и когда нас можно увидеть, рано или поздно об этом прослышат все. Кому-нибудь шепнут на ушко по секрету, а тот расскажет всем остальным. А эта Мейбл и Сидни… Куда они кинутся, когда увидят, что мы убежали? Сюда, конечно. И скажу вам почему: они будут мерить всех на свой аршин и подумают, что здешние человеки нас украли.
— Но у нас теперь есть проволочная сетка, — напомнила ему Арриэтта.
— Да, — согласился Под, — на этот раз они посадили нас в крепкую клетку, как кур в курятнике. Но что еще хуже, — продолжал он, — нас в любой момент может поймать кто-нибудь из посетителей. Это только вопрос времени. Каждый день их наезжает сюда великое множество, они всюду, если так можно выразиться, запускают глаза. Нет, Хомили, всем этим кранам и включателям грош цена. И кухонным столикам, и пуховым одеялам тоже. За праздную жизнь приходится платить втридорога, как мы узнали, когда жили у Люпи. Важно другое: идти своим путем, да чтобы у тебя было легко на душе. А здесь у меня на душе никогда не будет легко.
Наступило молчание. Хомили поворошила огонь ржавым гвоздем, который Спиллер приспособил под кочергу, и угольная пыль вспыхнула неожиданно ярко, осветив стены и потолок, и кружок задумчивых лиц.
— Так что же делать? — спросила наконец Хомили.
— Уходить отсюда, — сказал Под.
— Когда спросила Хомили.
Под обернулся к Спиллеру.
— У тебя на барке только балласт?
Спиллер кивнул.
