Рядом с шатрами было почти пусто, видимо, все попрятались от солнца. Я увидел группу мужчин, седлающих верблюдов, а неподалеку от них девушки в ярких голубых одеждах перемалывали зерно. На границе лагеря я заметил вновь прибывших, некоторые, видимо, приехали на заре и еще не развернули свои шатры, уложенные на спинах терпеливых верблюдов. Я дошел до конца стойбища, где на земле можно было видеть линию, которую многие племена проводят, обозначая границу между стоянкой и пустыней. Впереди простирались пески, не тронутые человеком. Мне вспомнились слова старухи. Давным-давно, когда я был еще ребенком, я вместе с братом поехал в Аден, где мы провели ночь среди бедуинов. Они говорили на собственном наречии, но я кое-что понимал, так как все мое детство прошло на базарах, среди торговцев, где можно было услышать множество разных языков. Я помнил, как мы присоединились к одному семейству, расположившемуся у огня.
Старейшина рассказывал историю об одном месте, где собираются все племена. Он в подробностях описывал каждое племя, обращая внимание даже на цвет их глаз, рассказывал об одеждах, которые они носят, об их обычаях, скотине. Я был очарован этим рассказом, но потом заснул, так и не дослушав рассказчика. Когда мой брат растолкал меня, мы заползли обратно в шатер. Сейчас, когда я созерцал пустыню, воспоминание о рассказе старца вернулось ко мне, я ощутил те события, как давний сон.
Вдалеке, за невысокой дюной, я заметил мелькнувшую на ветру красную ткань. Это было краткое видение, как будто вспорхнула птица, но такое нечасто увидишь в пустыне, я не смог побороть свое любопытство. И я переступил черту. Тогда обыкновение провожать взглядом подобные явления казалось мне предрассудком. Однако теперь я не так в этом уверен. Я взобрался на дюну и спустился с другой стороны на песчаную равнину. Там никого не было, но, почувствовав чье-то присутствие за своей спиной, я обернулся. Рядом со мной женщина, которая была всего лишь на ладонь ниже меня ростом. Она глядела на меня и стояла, прикрываясь красной чадрой. Судя по ее смуглой коже, она принадлежала к какому-то из эфиопских племен. Пока я продолжал разглядывать ее, она обратилась ко мне:
— Салаам алейкум.
— Ва алейкум ал-салаам, — ответил я. — Откуда ты появилась?
— Из той же земли, что и ты, — ответила она, но выговор ее был странен.
— Значит, ты сейчас далеко от родных мест.
— Так же, как и ты.
Я стоял молча, ее мягкий голос и взгляд очаровали меня.
— Что ты делаешь одна среди песков? — наконец спросил я.
Она долго ничего не отвечала. Я тщетно пытался представить себе, что скрыто под плотной красной тканью, она исключала любые догадки о том, что находится под ней. Подол ее одеяния спадал до земли, ветер уже занес его тонким слоем песка, и казалось, что девушка выросла из самой дюны. Тут она снова заговорила.
— Я должна принести воды, — проговорила она и посмотрела на глиняный сосуд, который держала у бедра. — Я боюсь заблудиться в песках. Не можешь ли ты пойти со мной?
— Но я не знаю, где здесь вода, — возразил я, пораженный ее смелостью и сознанием того, как близко она стояла.
— Я знаю, — сказала она.
Но никто из нас не пошевелился. Никогда не видел я глаз такого цвета, как у нее, — не темно-карего, как у женщин из моих родных мест, но более мягкого светлого оттенка, напоминавшего цвет песка. Ветер плясал вокруг нас, играя ее чадрой. На мгновение мне открылись черты ее лица, они поразили меня, но я не смог понять чем, ибо не успел я моргнуть, как они снова скрылись под покровом.
— Пойдем, — сказала она.
И мы пошли. Вокруг нас взвивались вихри, нам в лицо летели песчинки и жалили, как если бы тысячи иголок впились нам в кожу.
— Может быть, лучше вернуться, — сказал я, — а то мы попадем в бурю и потеряемся.
Она шла вперед. Я остановил ее. Ветер усиливался.
— Давай вернемся. Слишком опасно оставаться здесь одним.
— Мы не можем вернуться, — сказал она. — Мы здесь чужие.
— Но буря...
— Оставайся со мной.
— Но...
Она повернулась ко мне:
— Ты испугался.
— Я не испугался. Но я знаю, что такое пустыня. Мы можем пойти и позже.
— Ибрагим, — сказала она.
— Это мое имя.
— Ибрагим, — повторила она и сделала шаг ко мне.
Мои руки безвольно повисли вдоль тела.
— Откуда тебе известно мое имя?
— Тише, — сказала она. — Сейчас пески остановятся.
И действительно, ветер внезапно стих. Мелкие песчинки еще дрожали в воздухе, похожие на крошечные небесные тела, неподвижно висящие в пространстве космоса. Небо едва-едва проступало сквозь их пелену, оно казалось выцветшим добела, горизонт стерся, и пропало все, кроме нее.
Она подошла ко мне еще ближе и опустила кувшин на землю.
— Ибрагим, — повторила она и подняла чадру с лица.
Никогда еще я не видел ничего столь прекрасного и одновременно столь пугающего. На меня смотрели глаза женщины, а остальная часть лица дрожала и плыла, подобно миражу, я видел нос и рот не женщины, а лани, с покрытой нежной шерсткой кожей. Я не мог выговорить ни слова. Но тут завыл ветер, и пески снова задвигались, закручиваясь вокруг нас, стирая ее очертания. Я закрыл лицо руками.
Ветер внезапно стих, остановив движение песков.
Я осторожно опустил руки. Я был один и чувствовал себя подвешенным в воздухе среди туч песка. Я искал взглядом, на чем остановиться, но не знал, где теперь небо и земля.
— Салаам, — прошептал я.
В ответ неизвестно откуда послышалось женское пение.
Песнь началась тихо. Сначала было непонятно, что это. Звук был низким и томным, песнь лилась, как вино, как в вине, в ней чувствовалось что-то запретное и отравляющее. Ничего подобного мне не приходилось слышать. Я не понимал слов, и мелодия была для меня совершенно чужой. И все же в этой песне было что-то сокровенное, что-то относящееся и ко мне, и я испытал жгучий стыд, будто меня лишили одежды.
Завывания ветра стали еще громче, и песок снова начал вращаться вокруг меня. Сквозь песчаные смерчи мне виделись разные образы, мгновенно сменяющие друг друга. Здесь были и кружащиеся птицы, и лагерь, и шатры, быстро опускающееся к горизонту солнце, сверкающее, превращающее пустыню в огромный пожар, который распространялся по дюнам, охватив все кругом, но потом отступил, оставив по еле себя лишь разбросанные лагерные костры.
Внезапно опустилась ночь. Вокруг костров собрались караванщики, танцоры, музыканты, барабанщики, тысячи инструментов стенали, как песок, закрученный ветром, их звучание усиливалось, становясь громче и пронзительнее. Передо мной возник заклинатель змей, играющий на своей дудке, его змеи показались из корзин и обвились вокруг его ног. Девушки исполняли танец их тела были умащены маслом и благовониями, и они блестели в свете костров. Внезапно я понял, что вижу великана, покрытого шрамами, похожими на звезды, и татуировками, по которым можно было прочесть целые истории. А потом шрамы превратились в людей, одетых в шкуры ящериц, их дети были вылеплены из глины. Все танцевали, пока фигурки детей не разбились вдребезги. А потом снова наступил день, и видения исчезли. Остался только песок вокруг. Послышался вопль, который внезапно оборвался. Я поднял ладони к лицу и прокричал:
— Кто ты?
Но я больше уже не слышал собственного голоса.
Я почувствовал, что кто-то прикоснулся рукой к моему плечу. Открыв глаза, я увидел себя лежащим
