поддерживается лексико-синтаксическими средствами, в первую очередь синтаксическим повтором во всех пяти абзацах вопроса - «что такое Испания (Англия, Франция или Великобритания, вновь Испания)». Все приемы (анафора, синтаксический параллелизм, риторические вопросы, присоединения, вставные структуры) придают выразительность тексту. А необычность композиционного построения усиливает эффект доверия к авторскому мнению, создает психологический настрой, помогает разобраться в сложной проблеме. Автор как бы общается со всем человечеством, осмысляя свое «я» в сопряжении с мировыми проблемами жизни. Но такое общение не мешает эссеисту вести диалог с читателем, сделав себя самого объектом наблюдений со стороны.
Соответствует традиции жанра форма заголовка эссе Хуана Гарсиа Ортелано «Разговоры о свободе»: подсчитано, что у родоначальника жанра М. Монтеня 87 из 107 «опытов» имели в заголовке предлог «о». Эта форма заголовка задает тон всему тексту, заменяя категоричность четко названного объекта исследования на форму рассуждений по поводу какого- то явления. Автор сразу устанавливает дистанцию, с которой будет рассматривать явление. И в данном случае - это свободная дискуссия («разговоры о»). В эту обстановку, свойственную общению, включается читатель то в роли сочувствующего, то в роли оппонента. Эффект свободной дискуссии с включением мнения читателя - отличительная черта анализируемого текста.
Зачинная фраза, перекликаясь с заголовком, усиливает это впечатление:
«Как, очевидно, никогда не писал Эухенио д'Орс, «треп» способен поднимать обычный факт до уровня категории. Свобода, пожалуй, уже является сама по себе категорией, но в повседневной жизни она, по сути дела, превращается в сборник анекдотов». Читатель готов погрузиться в атмосферу веселого «трепа», но неожиданно для себя погружается в философское, нравственное, этическое, эстетическое исследование, которое движется по воле автора концентрическими кругами, обретая все большую основательность и глубину.
В традициях жанра не категоричность суждений, а обмен мнениями. Гибкие, плавные, неторопливые повороты головы в разные стороны, и возникают ситуации - читатель, «обернись вокруг себя», «вглядись в себя», «вдумайся». Авторское «я» незаметно переключается в новую структурно-семантическую плоскость «мы», обретает оппонента - «они и мы».
Итак, как утверждает автор, о свободе идет повсеместный «треп», звучит хор, песни которого о свободе кончаются на фальшивой ноте. И тому, кто не поддерживает эту «райскую музыку», остается только один крик. Или гримаса крика в тот момент, когда он окажется в облаках дымовых шашек полиции».
Проблема в том, что песни о свободе поддерживают и депутаты парламента, занимаясь, таким образом, «покровительством свободы». Автор дает в форме каламбура уничтожающе саркастическую оценку их деятельности: «от покровителей свободы только моя свобода сможет защитить меня». Он считает, что под кажущейся естественностью уважительного отношения к свободе скрывается ее полная профанация: уже давно не существует само понятие «свободы» в общепринятом смысле этого слова. Оно подменено другим понятием, а от прежнего не осталось ни принципов, ни сентенций, ни афоризмов - только одни разговоры.
Совмещение разных до парадоксальности смыслов одного и того же понятия - распространенный в жанре прием. Так, абстрактное понимание свободы как категории выработано опытом человечества, и оно царит над полной неразберихой в понимании «свободы» в данной конкретной ситуации: «Свобода внутри определенного порядка? Нет! Свобода во всех порядках, равно как требуют свободы все эстетические законы, а не только те, которые созданы хорошим вкусом».
Автор как бы «обкатывает» проблему со всех сторон, меняя авторский ракурс ее рассмотрения, подключая опыт других людей и человечества в целом. Это отражается в стилистике текста: свободное движение авторской мысли принимает в нем различные композиционно-речевые формы. Вот, к примеру, некоторые из них.
Философская концепция: «Те представители, которых мы выбираем, должны были бы знать, что если счастье - это внутренний вопрос, свобода - это вопрос внешний».
Умозаключение: «Хор, который поет о свободе, кончается на фальшивой ноте».
Практический совет на основе рассуждений о конкретных фактах: «Возможно (в самом деле, так функционирует большая часть человечества) не быть свободными и быть счастливыми. Пусть скажут об этом нам - тем, которые провели лучшие годы своей жизни в наименее свободные годы страны.»
Диалог с воображаемым оппонентом:
Хватит! Вы смешиваете свободу с распущенностью.
Да, сеньор! Дело в том, что я не умею отличить эротику от порнографии.
Риторический вопрос: «Но кому придет в голову, что можно отказаться от свободы
ради общего блага?»
Ораторское обличение: «Апостолы прагматизма! То, что в течение 40 лет и вдобавок 20 веков Испания терпела угнетение, не является доводом, а, наоборот, является оскорблением для испанца наших дней, чтобы он хвалил свободу, которую мы имеем для оправдания свободы, которой нам не хватает».
Примиренческая сентенция: «Как бы то ни было, никто не станет отрицать, что свобода хороша собой». И так далее.
Автор оценивает свободу как категорию, как всеобщий закон и как проявление личного вкуса, разоблачает механизм узурпированной свободы и мечтает о том, что придет подлинная свобода. Прием «срывания масок» поддерживается историческими ассоциациями искаженного представления о свободе, усиливая общее звучание его собственных отрицательных эмоций:
«Но хуже, чем приветствовать цепи, привычка сегодня недопустимая, становится хорошим тоном поиск надежных кандалов, возмещение коллективному усилию технологии повиновения и присоединение к современности, когда прослыть Спартаком означает быть устаревшим ничтожеством».
Автор ведет исследование неторопливо, перемежая свои личные наблюдения и философские заключения, монологи, внутренние диалоги, несобственно-прямую речь и открытые ораторские обращения к читателю. Явление как бы поворачивается перед читателем всеми своими гранями, а проницательный авторский взгляд продолжает сверлить его насквозь. Динамичное исследование явления в эссе приобретает все известные риторике формы словесного выражения, предлагая читателю для осмысления как мудрость человеческую по поводу рассматриваемого явления, так и личный авторский опыт его постижения.
Эссе свойственно осмысление любого предмета, факта, закона, проблемы и т. д. в широком контексте как однотипных, так и неоднотипных явлений. Сегодняшнее вырисовывается из прошлого и проецируется в будущее. Личное рассматривается с философской точки зрения, а общественное всегда проявляется в частном, в конкретной судьбе. Иными словами, глубоко личностный по природе жанр в конечном итоге представляет собой насыщенное фактами и аргументами серьезное исследование, а «кое-что обо всем» оказывается на поверку «все, что я знаю и знает человечество по этому поводу».
Пафос эссе Франсиско Бустело «Сто семейств» направлен на разоблачение нечистоплотных приемов «желтой прессы», которая причислила его, известного в Испании человека левых убеждений, к ста могущественным семействам, которые «купаются в миллионах».
Опубликованное в газете «El Pais» известие о «родственных корнях так называемых ста семейств», перевело автора, принадлежащего на самом деле к «касте париев, университетских преподавателей, которые молча и с достоинством несут свой крест», в касту знатных и знаменитых семейств, которые «издавна командуют в экономическом и финансовом мире».
Автор пытается рассеять эту двусмысленность, но отдает себе отчет, что «исправить несправедливость» - «вещь совершенно невозможная», и направляет свои усилия на то, чтобы «осталось свидетельство для потомства».
Ход текста динамичен, каждая ступень его содержательно отточена, подчинена ответу на вопрос: что же случилось? В подтексте же на каждом шагу обосновывается типичность случившегося, типичность реакции на это. Все объясняется самим укладом жизни, и отдельный случай приобретает черты социального обличения.
В зачине - оценка состояния испанского общества с позиций автора, социалиста по политическим убеждениям: «Мы живем в условиях рыночной экономики, или, иными словами, в капиталистической
