— Это вы называете успехом! — перебил его Остенбрю, — Молодая женщина хладнокровно бросает семью и доводит мужа до самоубийства, погубив сначала его нерожденное дитя, а затем его доброе имя. Чему бы вы обучили ее на следующих этапах? Каннибализму? Ведьмовству? Поклонению сатане?

— На следующих этапах, — спокойно сказал Лейв, — она научилась бы верить в себя и не бояться людей, включая и лиц противоположного пола. Она была бы готова спокойно и взвешенно определять свое будущее, принимая реальность такой, какова она есть. Если бы она прошла эти этапы, то, вероятно, смогла бы избавиться от унизительной опеки семьи, не разрушая ничью жизнь. Но в той ситуации молодая женщина просто испугалась. Муж попытался вернуть ее в положение покорной жены, используя свои права на будущего ребенка. Волк, чтобы освободиться, может отгрызть свою лапу, попавшую в капкан. Она пошла на аборт, чтобы освободиться от брака, ставшего капканом. Не имея практически никакого жизненного опыта, она восприняла попытку суицида мужа, как новую уловку, постаралась найти в этой уловке слабое место, и нашла. То, что жена имеет веские причины сомневаться в психическом здоровье мужа, было для суда достаточным основанием, чтобы вынести решение о разводе. Касательно банка: у нее не было причин отвечать по кредиту за дом, в котором она не жила. Могла ли юная 18-летняя женщина, психологически еще подросток, предвидеть, что после всего этого, молодой человек в глазах общественности станет выглядеть сумасшедшим, и что подобное отношение общества подтолкнет его к самоубийству?

— Вот расхожий аргумент бессовестных адвокатов в защиту молодых преступников и подонков! — провозгласил Остенбрю, — Ах, они такие юные и ничего не понимают!

— Разве эта юная леди нуждается в адвокате? — возразил ему Чизвик, — насколько я понимаю, у правосудия нет к ней ни малейших претензий. Вне зависимости от своих мотивов, она имела законное право сделать аборт, законное право развестись с мужем и законное право отказаться от купленного в кредит дома.

— Но вы кое о чем забыли, профессор! Доведение до самоубийства карается законом, как тяжкое преступление!

— Доведение до самоубийства? — переспросил математик, — да, это хорошая формулировка. Она адекватно отражает суть взаимодействия традиционной общины с обществом НТР. Вспомним случай с юношей-эскимосом и бесплатным сахаром в кафе. Разнообразие и свобода частной жизни в сочетании с материальным изобилием закономерно приводят представителя традиционной общины к физической гибели. Что было в обсуждаемом случае? Согласно традиции, Джон считал, что Мэри это его имущество, что эта женщина отдана ему в жены, чтобы работать по дому, готовить пищу и рожать детей. Леди и джентльмены, представьте, что ваш кухонный комбайн исчез из дома, оставив записку: «Ты унижал меня, пихая мне внутрь дешевые полуфабрикаты, и я ушла навсегда». Разумеется, вы захотите вернуть эту машинку к себе на кухню и вправить ей мозги, чтобы она больше не выкидывала таких фортелей. Именно это Джон хотел проделать с Мэри, но столкнулся с обществом НТР, защищающим автономию личности. Общество оказалось тверже, и Джон разбился насмерть. Попытка представителя традиционной общины действовать по своим обычаям в обществе НТР всегда самоубийственна. Не важно, что станет непосредственной причиной смерти: бесплатный сахар, стоп-лист банка, судебное постановление или пуля полисмена.

Воспользовавшись паузой Дориана Чизвика, Ной Остенбрю громко заявил:

— Нечего сказать, хорошее же общество дал нам так называемый прогресс! Как сказано в Апокалипсисе, «Он обольщает живущих на земле, говоря, чтобы они сделали образ зверя. И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил, и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя».

Дориан поднял вверх сжатые кулаки, жестом футболиста, забившего гол.

— Да! С точки зрения племенного царька эскимосов, вы рассуждаете совершенно верно! У традиционной общины перед лицом прогресса есть только два пути: или исчезнуть, или добровольно изолировать себя от НТР, уйдя в резервацию.

— И этот выбор между могилой и концлагерем вы называете свободой? — насмешливо спросил Остенбрю.

— Да ничего подобного! — математик улыбнулся и покачал головой, — Община не может оказаться в могиле. Она просто исчезает, когда ее покидает последний человек. А сравнение с концлагерем вовсе абсурдно. Концлагерь изолирован снаружи, порядки установлены извне, и обитателям запрещено его покидать. Резервация изолирована изнутри, порядки устанавливаются обитателями и посторонним в нее запрещено приходить. А выход свободный. Добро пожаловать в реальный мир.

— В жизни не слышал такой ерунды! — сказал Остенбрю, — что же тогда удержит людей в этой резервации?

— Традиционных эскимосов, — ответил Дориан, — удерживает их неприспособленность к жизни в мире НТР. Разрушительное материальное изобилие и смертоносная свобода личного выбора. Бесплатный сахар и фирма «Цезарь». Вы же собрали документы о 200 трагедиях. Если бы ваши общины располагались в резервации, этого бы не произошло.

Остенбрю взмахнул руками от избытка чувств.

— Вот как? Вместо того, чтобы очистить общество, погрязшее в пороках, вы хотите загнать в гетто всех тех, кто еще сохранил совесть и для кого пороки нестерпимы! Не лучше ли наоборот, порок загнать в гетто?

— Нет, — наставительно сказал Чизвик, — наоборот уже пробовали, и очистки не получилось, а общество погрузилось в грязь и свинство. В Римской империи водопровод существовал еще до новой эры. Но когда империя установила христианскую ортодоксию и традиции древнееврейских скотоводов, водопровод исчез. Европа утонула в грязи и, простите за пикантную подробность, оказалась поголовно заражена вшами, блохами, глистами и кишечными инфекциями. Через 1000 лет ортодоксию понемногу отменили, а водопровод был снова построен. Этот урок истории ставит перед обществом дилемму: или цивилизация с водопроводом, или ваша традиция с глистами.

Остенбрю повернулся к судье и спросил:

— Ну, теперь-то вы видите, что этот свидетель оскорбляет религию?

— Действительно, Дориан, вы могли бы выражаться мягче, — сказал судья Морн.

— Ваша честь, я и не думал оскорблять религию, — возразил математик, — Древние римляне, построившие водопровод и создавшие многое другое, например, основы права, которыми мы пользуемся, были очень религиозны. Но они, как и мы, уважали свободу совести. Каждый следовал такой религии, какую считал правильной, а законы издавались для общественной пользы. Ортодоксы, для которых религиозная свобода окружающих была неприемлема, могли жить в своих резервациях, и не пользоваться водопроводом, если он противоречил их религии. Это я и предлагаю оппоненту. А он говорит, что, поскольку водопровод несовместим с религией и обычаями его общины, то им никто не должен пользоваться. Нечто подобное уже было. Я привел исторический пример. Мне кажется, что общине мистера Остенбрю есть чему поучиться у традиционных эскимосов. Они потребовали резервацию для своих традиционных общин, но им и в голову не пришло требовать, чтобы в такую резервацию превращали всю страну или весь мир.

Судья Морн покачал головой.

— Насколько я понял, мистер Остенбрю говорил только о морали, а не о водопроводе.

— Он говорил, что внутренняя мораль его общины, в отличие от цивилизованной морали, несовместима с научно-техническим прогрессом, материальным благополучием и личной свободой людей.

— Мне это не совсем понятно, — признал судья Морн, — я считал, что мораль является все-таки чем-

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату