Merde![74] Вы утверждаете, что Эндрю Раванель мой отец? Полковник Эндрю Раванель? Почему вы позволили мне думать, что я ваш незаконнорожденный сын? Отчего было не сказать правду?
Прочти записку, милый, — тихо сказала Красотка.
Тэз сложил записку. Вновь развернул ее и пристально поглядел.
— Тэз, — тихо сказал Ретт, — сядь, прошу тебя.
Он послушался, и мать обвила его рукой.
Ретт глубоко вздохнул:
— Ты права, Красотка, чудесный сад. Я всегда любил Новый Орлеан. Католический город, терпимый, чувственный и мудрый. Низины, где мы выросли с твоей мамой, Тэз…
Батлер запнулся и начал по-другому:
Там жизнью и смертью распоряжались плантаторы вроде моего отца, Лэнгстона Батлера. Всё и вся на плантации Броутон принадлежало хозяину. Рабы Лэнгстона, надзиратель и его дочь, лошади, жена и дочь Лэнгстона… — Ретт кашлянул, — Даже старший сын-отщепенец. Вольно обращаться хоть с крупицей имущества Лэнгстона значило шутить с самим хозяином.
Красотка вздохнула.
— Как же давно это было.
— Тэз, история, которую мы должны тебе рассказать, длинная. Найдется у тебя бокал вина?
Тэз вместе с Бонни пошли в дом, а Ретт в это время прогуливался по саду, сунув руки в карманы и тихо насвистывая.
Вернувшись с подносом, Тэз осторожно поставил его на скамью.
— Я не буду вино. Я еще слишком маленькая, — заявила Бонни и, вновь убежав к пруду, легла на краю, чтобы рыбки ее не заметили.
— Мы с мамой, — начала Красотка, — держали лечебницу в Броутоне, и я иногда приезжала в Чарльстон к аптекарю за хинином. В один прекрасный день я встретила там Эндрю. Мы влюбились друг в друга с первого взгляда. Не смейся надо мной, Ретт. Знаешь, такое случается. Да верно уж, знаешь. В тот же день мы с Эндрю пошли гулять в парк Уайт-Пойнт, болтали без умолку и глаз не могли отвести друг от друга. Прямо пожирали друг друга глазами. Потом я на пароме вернулась в Броутон, однако не особенно удивилась, когда одна негритянка передала мне записку, что Эндрю будет ждать меня в трактире Уилсона. И начались наши встречи. Прошло не так уж много времени, как мы занялись тем, чем, по словам священников, не положено. Но я никакими угрызениями совести не мучилась, да и если бы мама узнала, она бы ничего не сказала. Ни с кем из родни или приятелей-повес Эндрю я не была знакома. А однажды утром к трактиру Уилсона подъехал Ретт Батлер — и все решили, что мы с ним… Эндрю скрывал нашу связь. Я всегда знала, что жениться он не собирается.
— Отец Эндрю, Джек, — вставил Ретт, — продал свою землю, когда заставила нужда, и написал чертову уйму долговых расписок по числу глупцов, готовых им поверить. Он обожал лошадей.
— Покажитесь, рыбки, — пропела Бонни, — Я не трону нас.
— Каким-то образом мой отец и Джек Раванель оказались втянуты в синдикат по комиссионной продаже риса. И когдa тот лопнул, у отца оказались все расписки Джека, что тяготило обоих: отца — потому что дождаться от Джека оплаты было маловероятно, а полковника — потому что единственным человеком в Каролине, который мог выжать из него хоть доллар, был Лэнгстон Батлер. Лэнгстон дал понять Джеку, что терпение его на исходе. Он мог разорить Равамеля, и тот это знал. Когда полковник Джек узнал об Эндрю и твоей матери, он очень разволновался. Если Лэнгстон обнаружит, что сын должника путается с дочерью его надзирателя, это станет последней каплей. Джек запретил Эндрю видеться с Красоткой, но юноша не послушался. Джек всегда любил иметь тактическое преимущество, а если не получалось, то он рассчитывал на фактор внезапности. Я долгие годы этого не понимала: злой, сбитый с толку Ретт Батлер был как раз таким фактором, джокером, выложенным в последний момент. И это сработало.
Мой отец был так занят моим изгнанием, что так и не прослышал про Эндрю с Красоткой.
Ретт устроился на окне — его длинные ноги едва касались земли — и достал портсигар. Предложил сигару Тэзу.
Тот отказался.
— Эндрю был самолюбив, заносчив, часто впадал в меланхолию, но мы с ним дружили. Когда я, опозоренный, вернулся из Вест-Пойнта, то поселился у Раванелей.
— Джек научил тебя пить, — жестко сказала Красотка.
Ретт рассмеялся.
— Никто, кроме меня самого, в этом не виноват. Я был отчаянно-несчастен, а Джек предоставил в мое распоряжение виски и темную веранду. И, дав мне время вдоволь повариться в собственном соку, поведал о том, что его сын спутался со шлюхой — прости, Красотка, — а если я друг Эндрю, то выручу его. Многое позабылось с тех времен, но одно утро я помню…
