отдаленной, какой она покажется ей?
Станем ли мы, конфедераты, сентиментальными привидениями? Наши страсти, сомнения и желания превратились в далекую идиллию, где полно верных темнокожих, плантаций и домов с белыми колоннами, а еще приветливых господ, чьи манеры столь же безупречны, как и одежда.
О, Розмари, наши жизни разделились на «до», с каждым днем отодвигающееся все дальше, и «теперь», которое столь ново, что еще не просохла краска.
Какая же я неблагодарная! В окно светит солнце, я слышу крики играющих детей, а сама в это время предаюсь грустным фантазиям.
Милая Розмари! Я приоткрыла истинную цель своего письма. Ты должна приехать в Атланту.
Я придаю большое значение твоим обязанностям в школе, но умоляю тебя подумать о брате. Когда Бонни Блу убилась, Ретт так горевал, что я испугалась за его рассудок.
Как легко все могло пойти по-другому! Малютка Бонни могла не понукать своего неповоротливого пони прыгать через те барьеры. Пони мог не споткнуться. Дети падают с лошадей каждый день. Порой Питтипэт очень волновалась, когда Чарльз слетал с лошади. Но большинство детей не погибает, упав с пони.
Смерть Бонни в буквальном смысле разбила сердца ее родителей, как ты, конечно, понимаешь.
Целые четыре дня Ретт оставался подле бедной мертвой дочурки, не позволяя гасить свет. Он просто не вынес бы, если бы ее сразу похоронили — навечно погрузили бы во тьму, которой она так боялась!
До сих пор трудно поверить, что ее нет. Порой, заслышав стук копыт, я выглядываю на улицу в надежде завидеть Бонни Блу на ее толстеньком пони рядом с гордым отцом, который сдерживает ход черного жеребца, приноравливаясь к ней.
Тем, кто считает Атланту бездушной, следовало бы посмотреть, как скорбел весь город по этой девочке. На похороны пришло столько народу, что не меньше сотни осталось стоять за порогом, не поместившись внутри.
И если смерть Бонни нанесла твоему брату страшный удар, то распад брака просто уничтожил его.
Розмари, Ретт в глубине души — влюбленный. Удачливый бизнесмен, авантюрист, светский денди — все это костюмы, в которые рядится вечный влюбленный.
Бонни Блу была последним связующим звеном в их браке. Ретт видел в ней неиспорченную Скарлетт, такую, которая любит его без оглядки. А Скарлетт любила Бонни как свое новое воплощение, как образ той, кем она могла бы стать, если бы только, если… Бонни знала, что ей нужно, а Скарлеmm — нет, и пока Скарлетт пускала пыль в глаза, Бонни вызывала наше искреннее восхищение.
Ретт со Скарлетт всегда были на ножах; ныне же бой идет не на жизнь, а на смерть — столкновение двух бесприютных душ. С ними сейчас очень тяжело: в общении появилось столько горечи и усталости, возродилось множество былых упреков, взаимные уколы все наносятся вновь и вновь, а раны от них не заживают.
Розмари, ты нужна брату.
Я мало что видела. Как-то раз, когда была совсем юной, мы с Питтипэт и Чарльзом ездили в Чарльстон. Мне он показался гораздо более искушенным, чем Атланта! Мы останавливались в гостинице Миллза (интересно, существует ли она еще?), и там, в столовой, мне подали улиток вместе с прибором, которым следовало придерживать раковину, другой рукой нанизывая мясо, чтобы вытащить наружу. Я подумала, что это щипцы для колки, и пыталась с атлантовским упорством расколоть раковину, пока наш добрый официант не спас меня: «О нет, мисс! Мы в Чарльстоне делаем иначе!»
И я стала подозревать, да и сейчас уверена, что в Чарлистоне многое делается иначе — то, чем в занятой Атланте пренебрегают или не делают вовсе.
Я не помню своего отца, а мать вспоминается как тепло — присутствие, вроде тепла той печи, где пекут хлеб. Припоминаю касание ее руки, нежное, словно крыло бабочки. Когда наши родители умерли, мы с Чарльзом переехали к Питтипэт: двое детей, чья опекунша сама едва достигла совершеннолетия. Взрослым у нас в доме был дядюшка Питер! Как весело мы проводили время! Глупость тетушки (раздражавшая взрослых) очаровывала нас, и среди детей добрая душа Питти и ее простота обращались в нечто похожее на мудрость.
Однажды она поспорила, что мы не сможем обогнать двуколку мистера Боуэна (нашего соседа, он держал известных скакунов). Мы с Чарльзом спрятались в кустах и, когда Боуэн свернул на нашу улицу, выскочили перед ним и ринулись вперед во всю силу своих маленьких ножек, а он (предупрежденный тетушкой Питти) сдерживал лошадей, чтобы мы смогли выиграть. Припоминаю, что призом за это было обычное овсяное печенье, по две штуки каждому, — но лучше я за всю жизнь не едала. И только став взрослой, я поняла этот обман — разве двое малышей могли обогнать быстрого скакуна? Боже милостивый!
Теперь, когда мы выезжаем в воскресенье после обеда, меня буквально относят к карете, как куль, и закутывают, будто младенца, от «жестокого августовского холода».
За городом Эшли вздыхает, завидя руины каждой знакомой плантации, чьи сады разрослись так буйно, словно земля до сих пор принадлежит чероки. Тогда я дергаю Эшли зa рукав, и он с неохотой возвращается к действительности
Мы и теперь в Атланте многое «делаем иначе». Милая Розмари, мы почти оправились от войны и вполне процветаем. В базарные дни фермерские фургоны заполняют Пичтри и Уайтхолл от края до края. Газовые фонари установили чуть не до дома Питтипэт, а все центральные улицы покрыты утрамбованной щебенкой. По улицам проложили рельсы для конки! Нас вновь приняли в Союз, федеральные войска ушли на запад во главе с генералом Кастером, и в Атланте, слава богу, все хорошо.
Когда Луи Валентин вырастет, у него появятся блестящие перспективы. Атланта открыта новому веку, и для молодого человека при связях его дяди Ретта здесь много возможностей.
Какой практичной я стала и все же с особенной теплотой вспоминаю те непрактичные времена: Питтипэт, Чарльза и Мелани, играющих в жизнь!
Я скучаю по Чарльзу каждый божий день. В моем сердце он остался юношей, только что женившимся на Скарлетт О'Хара с плантации Тара. Должно быть, военная лихорадка так повлияла, если соединила двух столь неподходящих людей, моих любимых Чарльза Гамильтона и Скарлетт О'Хара.
Утешаюсь мыслью, что Чарльз умер счастливым новобрачным. Останься он жить, оба были бы несчастны.
Может, скоро с ним повидаюсь. Приятно будет спросить, что он думает о нашей жизни здесь, внизу.
С любовью,
Мелани Гамильтон Уилкс.
