Кто-то из солдат подвел коней к воде, другие сидели, перекинув ногу через седло, в невеселых думах. Они тоже умели читать следы.
Подскакал солдат из арьергарда.
— Полковник, позади нас с плато спускается бригада янки.
— Джейми, я… я не знаю…
Джейми Фишер сказал:
— Эндрю, ты должен нас повести. Больше некому.
Чуть помедлив, Эндрю выпрямился, вновь став легендарным предводителем мятежников полковником Раванелем.
— Спасибо, Джейми, — сказал он.
Федералы ехали всю ночь, а прибыв на остров Маклинa, начали окапываться. Они устали и легко раздражались: когда кто-то уронил комок грязи на сапог солдату, тот послал на его голову проклятие. С вечера не ели.
Пронзительное улюлюканье мятежников заставило пушкарей-федералов кинуться к орудиям. Кавалеристы побросали лопаты и схватились за карабины — холодный ствол прижат к потной щеке, курок взведен.
Тут из тумана на них ринулись всадники-конфедералы, на полном скаку, не прерывая душераздирающего клича, паля в воздух из револьверов. Сотня, две, тысяча… Более, сколько же их?
И столь же неожиданно, как появилась, эта устрашающая армия вновь исчезла в тумане, прежде чем кто-то из федералов успел выстрелить; остались только два офицера для переговоров.
К ним на берег выехал майор-янки средних лет. Всадники-переговорщики остановились, а майор покрепче нахлобучил шляпу. Поверх свеженасыпанных брустверов виднелись дула карабинов, направленных на конфедератов.
Раванель опустился в седло.
— А помните, майор, были времена, когда настоящие солдаты не зарывались под землю, подобно кротам?
Майор осадил свою лошадь почти так же мастерски, как и Эндрю. Его обмундирование было потерто, как и сам майор, но содержалось в порядке.
— Были у меня друзья, что не хотели зарываться, подобно кротам. Я не забываю теперь поминать их в своих молитвах.
Людей, подобных этому майору, Эндрю хорошо знал и презирал. Именно такие, респектабельные, скучные, основательные, приземленные люди всегда осуждали Джека Раванеля, а теперь и его сына. И чем хуже дела шли у Раванелей, тем прочнее чувствовали себя эти посредственные во всех отношениях типы, у которых не хватало воображения предпринять что бы то ни было выдающееся и яркое просто ради удовольствия.
Глядя в бесстрастное лицо майора, Эндрю понял, что их блеф не пройдет, еще прежде, чем заговорил:
— Вы знаете, кто я. И знаете, что у меня две тысячи сабель и шесть пушек; если придется — я вышибу вас с этого острова. Сдавайтесь — и я отпущу вас и ваших людей. Мы перейдем на свою сторону, а вы не пострадаете. Вздумаете сопротивляться — погибнете.
Майор кивнул, будто только и ждал таких угроз, и счел исполнение монолога вполне приемлемым.
— Приятно было познакомиться, полковник Раванель.
Мы с ребятами все хотели убедиться, так ли вы страшны, как газеты пишут. Иногда, сэр, там не совсем верно излагаются факты.
— Сдавайтесь, сэр, и дайте нам пройти.
— И не подумаю, — беззаботно ответил майор. — Но пройти — попытайтесь.
Эндрю была видна протока с другой стороны острова.
Стоило до нее добраться — и они доплывут до своего берега.
— Рад был познакомиться, майор, — выдавил из себя Эндрю, отсалютовал, а затем они с Джейми развернулись и ускакали обратно в туман.
Солдаты обратили на Эндрю взоры, полные надежды, ожидая его решения.
— Они нас просто перебьют, — сказал Джейми, — Я насчитал восемь пушек. Так как, Эндрю?
Полковник смотрел на остров. Туман снова сомкнулся, виднелись лишь верхушки деревьев. Дальний берег рассмотреть было проще: крутой обрыв, полоса тумана, деревья.
У Джейми двигались губы, он что-то говорил.
Туман был красив, он кружился и расплывался клочьями. Эндрю представилось лицо Шарлотты, ее полные любви глаза.
Эндрю! — шипел Джейми. — Ради бога, Эндрю!
Ему никогда больше не увидеть Шарлотты. И сына своего не суждено увидеть. Целое поколение сыновей южан не увидят своих отцов. Но, может, кому-то это пойдет на пользу.
Джейми предлагал еще одно место, где можно переправиться, которое он обнаружил, когда разведывал Коббов брод. В нескольких милях вверх по реке. Придется плыть.
Зачем он уехал от Шарлотты? Теперь уже невозможно припомнить.
Успокоительная тьма опускалась на него.
— Эндрю! — настойчиво шептал Джейми, — Ты должен, Эндрю!
Эндрю Раванель почитался храбрецом в краю отважных бойцов, но, вероятно, самый великий подвиг он совершил, когда отбросил эту тьму и скомандовал голосом полковника кавалерийской бригады:
— За мной, вверх по реке, ребята! Теперь — или тюрьма, или дом!
Двигаясь по дороге вдоль реки плечо к плечу, бригада Раванеля скакала сквозь щупальца тумана. Когда изможденная лошадь упала, ближайший кавалерист подхватил всадника и посадил на круп своей. Еще несколько лошадей пали. С кукурузных полей возле дороги туман поднимался наподобие дыма от призрачных костров.
— Мы на месте! — крикнул Джейми.
Конфедераты спустились с дороги к реке и остановили тяжело дышащих коней неподалеку от плавучего причала с привязанной к нему полузатопленной лодкой.
Река здесь была поуже, примерно в полмили шириной.
Берег Конфедерации, от которого их отделял мутный поток, не имел особых примет.
Глава 19
ЖЕЛТЫЙ ШЕЛКОВЫЙ ШАРФ
Рождественский отпуск кончился, и тысячи солдат из Джорджии возвращались в свои полки. Все они — горожане и фермеры, юристы, кузнецы, врачи, школьные учителя, коновалы, колесные мастера и плантаторы — уезжали от родных в Виргинию, где федералы снова начнут атаковать, едва дороги подсохнут и смогут пропустить их мощные пушки, бесконечные обозы и нескончаемые ряды сытых, хорошо вооруженных солдат в синих мундирах. Уже три года простые южане встречали и отражали атаки этого Голиафа, платя страшной ценой.
На вокзале Атланты новенький мундир майора Уилкса и яркий желтый шарф явно выделялись. Не каждому солдату собрали полную форменную одежду, большинство было одето в домотканые или трофейные мундиры федералов, выкрашенные отваром ореховой скорлупы. У офицерских лошадей из-под натянутой как барабан шкуры выпирали ребра.
Жены скрывали слезы, а их мужья-солдаты улыбались. Дети постарше уже умели сдерживаться, но те, что поменьше, не верили храбрым заверениям папочки и были безутешны. Прощание проходило под аккомпанемент детских рыданий.
