Эшли Уилкс без труда мог отличить Рубенса от Веласкеса и знал, ранний или поздний концерт Моцарта исполняют музыканты. Он посетил лондонский Тауэр, объездил множество европейских садов, от Бленхейма до Версаля, и хорошо разбирался, какие розы будут лучше расти на глинистой почве Джорджии. Невзирая на свои сомнения относительно этой войны, Эшли был хорошим офицером. Однополчане его любили, ему доверяли. Однако ничто за тридцать три года жизни не подготовило этого вдумчивого, эрудированного человека к испытанию, выпавшему на его долю: он любил двоих женщин сразу.
Он любил свою жену Мелани и… «ее» — девушку с соседней плантации, забавную собеседницу, восхитительного друга, незамужнюю дочь плантатора-ирландца; она была Галатеей Эшли до того самого дня, когда, вернувшись из поездки по Европе, он узнал, что за время его отсутствия девушка стала женщиной.
Эшли Уилкс читал о женщинах немало. Медею, леди Макбет, Джульетту, Изольду, Дездемону, даже скандально известную мадам Бовари Эшли понимал. Но Скарлетт понять не мог, как не в состоянии был постичь и свою тягу к ней. Всю жизнь он культивировал утонченные вкусы, отметая недостойные джентльмена порывы. То, как неудержимо его тянуло к Скарлетт, поражало Эшли.
Жену Эшли действительно любил, в ней сошлось все, чего он желал. Отпуск он провел целиком с Мелани, не покидая ее объятий. Закрыв двери спальни, они отгородились от печалей и страхов внешнего мира.
Где-то каким-то образом Мелани отыскала ткань, чтобы сшить любимому мужу мундир. Тепло, обнимающее худощавое тело Эндрю, было теплом Мелани.
А за несколько минут до отправления на вокзал Скарлетт уловила момент, когда Эшли остался один, и подарила ему прекрасный шелковый шарф, подшитый собственноручно. И — увы — призналась ему в любви.
Эшли ей ничего не ответил. Да и какой мог он дать ответ? Так и оставил Скарлетт на пороге, ничего не сказав, не пообещав и даже не извинившись. А как еще мог поступить джентльмен?
Теперь, стоя на перроне в прекрасном новом мундире, перепоясанном тонким шарфом, майор Уилкс испытывал терзания.
— Доброе утро, майор, — сказал Кэлверт Кейд и кашлянул в платок.
Было бы проявлением невоспитанности заметить, что белый платок Кейда запятнала кровь. Брат Кейда Рейфорд пал в рядах конфедератов под Геттисбергом.
— Поезд никуда пока не поедет, — приветственно поднял бутылку Тони Фонтен.
Его братец Алекс уже отключился и лежал, устроившись на вещевом мешке, не обращая внимания на людей, которым приходилось через него перешагивать.
— Локомотива нет, — пояснил человек в гражданском платье от лучшего портного.
— Вероятно, он срочно понадобился какому-нибудь
чертову спекулянту, — с горечью добавил Тони.
Другой брат Тони — Джо — тоже погиб под Геттисбергом.
Эшли обернулся.
— А, капитан Батлер…
— Не могу не выразить восхищения, майор Уилкс. Ваш шарф очень изыскан.
Все знали: этот богач с горячими черными глазами ухаживал за Скарлетт.
— Шарф — подарок дорогого человека, — сказал Эшли.
— Такого шелка мне не доводилось видеть с самой Гаваны. Завязан двойным «любовным» узлом? Миссис Уилкс — замечательная мастерица.
Мелани? — Эшли покраснел. — Да, конечно. Она замечательная. По-видимому, наше отправление задерживается, поезд…
Тони Фонтен, пошатываясь, подошел ближе, обдав Эшли духом виски.
— Майор, говорил ли я, как восхищаюсь вами? Хочу сказать, что вы… вы настоящий джентльмен. Богом клянусь!
— Локомотив перегоняют из Джонсборо, — Ретт пожал плечами, — Через час-два должен быть здесь. А пока, майор, позвольте пригласить вас что-нибудь выпить?
Эшли Уилксу было не по себе. Но перспектива два часа выслушивать пьяные славословия Тони Фонтена и смотреть, как Кейд Кэлверт кашляет кровью, казалась невыносимой. Батлер, по крайней мере, джентльмен.
— Да, выпить бы не помешало, сэр.
Пока они шли по Декатур-стрит, беседу вел Батлер:
— Теперь, когда большинство гостиниц переоборудовано под госпитали, осталось совсем немного приличных салунов. Но, — потер он руки, — мирное время или военное — порок нужно удовлетворять. Вот мы и пришли, майор.
Фойе и салун гостиницы «Нэшнл» битком были забиты офицерами, пропивавшими остатки рождественского отпуска. Дверь в игорный зал охраняли двое вышибал, скрестивших руки на груди. При виде капитана Батлера они опустили руки и пропустили его со спутником внутрь.
В просторном зале один негр надраивал рулетку, а другой за барной стойкой мыл бокалы. На обтянутом зеленым сукном столе крупье раскладывал пасьянс. В тишине Эшли слышал, как ложилась на стол каждая перевернутая карта. На мулате, который поспешил им навстречу, были надеты черные брюки и свежая белая рубашка с жабо.
— Добрый вечер, капитан Батлер. И майор. Боюсь, игра начнется не раньше семи…
— Мы не намерены играть, Джек. Не возражаешь, если мы тут присядем в уголке, где потише? Принеси нам шампанского, что ли.
— «Силлери»[36] все вышло, капитан. С тех пор как вы привезли несколько ящиков, больше поставок не было.
— Я перестал заниматься перевозками в обход блокады, Джек. Давай лучшее, что у вас есть.
Когда появилась бутылка, Батлер наполнил бокал Эшли, который тот осушил без промедления. Ретт снова наполнил бокал.
— Чрезвычайно изысканный шарф, — вернулся он к прежней теме, — Могу поклясться, что он гаванского шелка.
— Вы долго были на Кубе?
— Интересно, где ваша жена отыскала такой шелк?
— Мелани весьма изобретательна. Говорят, на Кубе красиво.
— Это остров, благословенный просторными пляжами и исключительно плохо обученными расстрельными взводами. Ваша жена — просто чудо. Если позволите, я бы назвал миссис Уилкс лучшей дамой всей Атланты.
— Мне ее будет страшно не хватать.
Глаза Ретта Батлера так и сверлили Эшли.
— Вы просто счастливчик, иметь жену столь же искусную, — показал он на шарф, — как и добродетельную.
Крупье крутанул рулетку. Шарик из слоновой кости побежал, пощелкивая, по кругу.
Эшли с самого начала войны не доводилось бывать в таком зале, где все приспособлено для удовлетворения мужских слабостей. Обстановка напомнила ему тот комфорт, для которого он был рожден. С улыбкой Эшли наклонился ближе к Батлеру.
Вы ведь были на последнем барбекю в Двенадцати Дубах, помните, как цвели сирень и кизил? Вы посетили тогда наш розарий? Все плантаторы округа Клейтон с завистью смотрели на Мамалюка, нашего скрипача. Этому негру вообще не пришлось трудиться на полях. Думаю, слуги развлекались на таких приемах даже больше нашего, — он покачал головой, — беззаботные, как дети.
По напряженной позе капитана Батлера Эшли понял, что ступил на опасную почву.
— У вас, как у чарльстонского джентльмена, должны быть, несомненно, сходные воспоминания. Барбекю, балы, скачки…
Ретт перелил шампанского в бокал Эшли и смахнул лишнее ладонью со стола.
— Лошади у моего отца были невыразимо прекрасны.
