называемой киноленте, имел в виду не только хранящиеся у человека запасы зрительских образов, но и запахи, звуки, осязательные и обонятельные следы в памяти человека.
Наконец, надо подчеркнуть и то, что эти три линии — линия физической жизни, линия мысли и линия воображения — являются не совсем автономными. Они очень связаны, очень переплетаются. Есть, например, мнение — об этом в свое время говорил, в частности, профессор В. Н. Галендеев — что мысль и воображение неразделимы[5]. Вообще, у этих трех линий сложные «отношения». Линии не только переплетаются, но и прерываются иногда. Бывает, что острое ощущение тормозит и останавливает всякое мышление, иногда резко превалирует воображение, иногда доминирует интенсивная мысль.
Разумеется, все эти наши теоретические тонкости студентам-первокурсникам ни к чему. В конце урока по нашему предложению записывают в свои творческие дневники следующие «простые правила»:
— на сцене надо испытывать физические ощущения и совершать физические действия;
— на сцене надо думать;
— сценическое существование невозможно без видений, без воображения.
Опишу, наконец, и третье важное для нас упражнение.
«ЦЕПОЧКИ»
Для нас, педагогов, важно вместе с нашими учениками проникнуть в сердцевину коренных открытий Станиславского, понять, в частности, в чем суть приоритета физических действий в его методологии.
В свое время профессор Л. А. Додин дал студентам-режиссерам такое задание: выписать из литературных произведений те моменты, где авторы подробно описывают физические действия своих героев. Я, в свою очередь, предложил перевести это задание уже в практическую плоскость, то есть осуществить «цепочки» физических действий на площадке. Задание оказалось эффективным. Даже только прочитывая на уроках «цепочки», мы убеждались в том, какое огромное значение серьезные писатели придают физическому бытию людей, как они точны и скрупулезны в описании физических процессов и, наконец, как они хитро через эти описания подбираются к человеческой душе. Студенты начали пробы. Мы стали исследовать (с воображаемыми предметами, разумеется), как пьют вино у Ремарка в «Трех товарищах», как в келье отца Сергия медленно раздевается красавица Маковкина (в рассказе Толстого) или как упрямо и терпеливо созидает свою новую жизнь Робинзон Крузо.
А вот у Чехова, например, есть такая «цепочка»: Ванька Жуков, «дождавшись, когда хозяева и подмастерья ушли к заутрене, достал из хозяйского шкапа пузырек с чернилами, ручку с заржавленным пером и, разложив перед собой измятый лист бумаги, стал писать…».
Или фантастически подробный процесс подготовки к трапезе в чеховском рассказе «О бренности»: «Семен Петрович, рискуя сжечь пальцы, схватил два верхних, самых горячих блина и аппетитно шлепнул их на свою тарелку… Он приятно улыбнулся, икнул от восторга и облил их горячим маслом. Засим, как бы разжигая свой аппетит и наслаждаясь предвкушением, он медленно, с расстановкой обмазал их икрой. Места, на которые не попала икра, оп облил сметаной… Подумав немного, он положил на блины самый жирный кусок семги…» и т. д. (вплоть до того момента, когда Семена Петровича, уже, наконец, раскрывшего рот для еды, «хватил апоплексический удар»).
А какие удивительные, хотя вроде бы и простые, ощущения описаны в повести «Степь». Вот Егорушка (главный герой произведения) «поймал в траве скрипача, поднес его в кулаке к уху и долго слушал, как тот играл на своей скрипке. Когда надоела музыка, он погнался за толпой желтых бабочек, прилетавших к осоке на водопой…». Потом он увидел, что из холма, склеенного природой из громадных камней, сквозь трубочку болиголова тонкой струйкой бежала вода. «…Егорушка подставил рот под струйку; во рту его стало холодно и запахло болиголовом; он пил сначала с охотой, потом через силу и до тех пор, пока острый холод изо рта не побежал по всему телу и пока вода не полилась но сорочке…».
Все эти цепочки проделывались студентами с наивозможной точностью, разбирались и критиковались смотревшими студентами с величайшей придирчивостью. При этом и исполнители, и критики, естественно, привлекали весь свой собственный опыт ощущений (на что, разумеется, и надеялся педагог).
А теперь я опишу случай, который для всех нас стал принципиально важным. Один из студентов, Юра К., взял для работы «цепочку» из «Преступления и наказания» Достоевского: тот момент, когда Раскольников, задумавший убить старуху-процентщицу, делает для своего орудия убийства, для топора, петлю — особое приспособление, чтобы, когда он пойдет на улицу, топор не был виден…
Сразу подчеркну, что условием задания было: от своего имени проделывать физические действия героя, ни в коем случае не играя его, не пытаясь ни в кого «перевоплотиться».
И вот, после показа Юры мы стали обсуждать его работу, стали корректировать, стали придираться к нюансам. Все шло нормально, но потом возникла дискуссия. Как я ни настаивал на идеальном соблюдении условий упражнения, мне это не удалось. Студентов мучил вопрос: «Кто перед нами должен действовать — Юра К. или Раскольников?» Я говорю: «Юра». Они: «Но ведь это физические действия именно Раскольникова. Изготовление петли связано с целью Раскольникова — потом в эту петлю будет вставлен топор, этим топором будет убита старуха».
Я стоял на своем. Внутренней поддержкой для меня был Станиславский с его опытами по «Ревизору», описанными в «Работе актера над ролью». Там он предлагает актеру проделать все действия вернувшегося в гостиницу Хлестакова от своего имени, не думая о том, что это Хлестаков. И вот на одном из следующих уроков меня ждал сюрприз студентов. Дело в том, что у них был пафос доказать, что, мол, я слишком превозношу эти самые физические действия и ощущения; что в них нет ничего чудодейственного, что они ничто, если нет цели и т. д. Они попросили меня посмотреть две работы. Смысл сюрприза, как потом выяснилось, сводился к следующему: Юра К. проделает «цепочку» Раскольникова нейтрально, нисколько не стремясь, как я и просил, играть Раскольникова. А Олег Д. произведет все те же действия, но втайне от меня будет иметь цель убить старуху и «одухотворит» свои действия этой целью.
Мне свой замысел ребята заранее не раскрыли, а просто показали для сравнения оба варианта упражнения. Ко всеобщему удивлению, результат оказался обратным тому, чего они ожидали. Юра, точно воспроизводивший «чистые» физические действия, был живым. Олег же суетился, был неубедительным. Причем, Юра, и это заметили все, как это ни странно, даже чуть-чуть приблизился к…Раскольникову. Так что сравнение оказалось в пользу Юры, в пользу «метода физических действий». Воспользовавшись «победой», я говорю студентам: «Вот видите, даже относительно точное воспроизведение Юрой физических действий Раскольникова немного приблизило его к герою. А если бы он еще осуществил то, что написано у Достоевского, с более высокой степенью точности? Они: «Юра был точен». Я: «Нет. Не совсем. У Достоевского есть много важных нюансов. Во-первых, Юра мог бы быть более подробен. У Достоевского написано, что Раскольников «отыскал в… белье одну, совершенно развалившуюся, старую, немытую свою рубашку. Из лохмотьев ее он выдрал тесьму…». Во-вторых, уже здесь к физическим действиям добавляются физические ощущения. Ну, скажем, запах грязного белья, ощущение иголки в руках и каких-то конкретных суровых или, наоборот, тонких ниток. В-третьих, с физическими действиями и ощущениями у Раскольникова связано его общее физическое самочувствие. Раскольников действует почти сразу после того, как он проснулся. А проснулся он после тяжелого, примерно трехчасового дневного сна. Спал он в пальто, уткнувшись лицом в подушку, а такой сон особенно тяжел. При этом уже второй день Раскольников почти ничего не ел (накануне за весь день — щи, рюмка водки и кусок пирога, сегодня три-четыре ложки супа с хлебом). Наконец, еще вчера его лихорадило, да так, что «на жаре ему становилось холодно». Приступ лихорадки и озноб повторялись и вчера вечером. А сегодня с утра у него болела голова. Короче говоря, Раскольников болен. И, наконец, существенно ощущение пространства, ощущение Раскольниковым своей маленькой, тесной комнаты. Очевидно, для Достоевского это важно, и потому он описывает комнату очень подробно: «Это была крошечная клетушка, шагов шесть длиной, имевшая самый жалкий вид с своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими от степы обоями, и до того низкая, что чуть-чуть высокому человеку становилось в ней жутко…». Заметим, что Раскольников ростом был выше среднего, так что это чувство низкого потолка тоже надо попытаться уловить».
Мои соображения показались студентам резонными. Правда, после паузы кто-то все же спросил: «А как же все-таки с целью?»
— Цель никуда не денется… Между прочим, если актер внимательно прочел роман Достоевского, то
