Глазами любопытной кошки

так же, как сейчас. Перед музыкантами расставили пластиковые стулья, на которые с одной стороны сели женщины, а с другой – мужчины. Все женщины были в ярких узорчатых платках из африканского хлопка или черного жоржета с блестками. Женщин по очереди вызывали к микрофону, и они пели соло. Каждая солистка снимала платок, что показалось мне необычным для мусульманок в смешанном обществе. Я спросила Чимбени, почему они так делают.

– Надо петь экспрессивно и двигаться под музыку. Платок мешает.

У них были высокие голоса, пели они с носовым призвуком. Сидящие женщины подпевали в унисон. После выступления каждой певицы аккордеонист высказывал свои замечания.

Игра на инструментах оказалась выше всяких похвал. Я так и не увидела ганун, но там были скрипки, уды (род лютни), аккордеоны, барабаны бонго, бас, рикк (арабский тамбурин) и думбек (арабский барабан).

Я познакомилась с путешественником, который смотрел концерт с мужской стороны зала. Это был врач из Бруклина, до нашего знакомства он путешествовал по Восточной Африке и жил с племенами на материке.

Мы пригласили Чимбени перекусить и в конце концов очутились в садах Фородхани, том самом ночном рынке, куда мне отсоветовал идти Дэвид. Каждый вечер в парке – невзрачной прибрежной зоне с высохшей травой – собираются торговцы едой. Это основное место отдыха, куда приходят все местные жители. Уличные торговцы продают здесь рыбные кебабы, морепродукты, осьминогов и кальмаров, нарезанных крупными кусками, вареные бананы и жаренные на гриле плоды хлебного дерева.

Мы поели вкусной занзибарской пиццы – это приготовленный на решетке квадратный тонкий блинчик с начинкой из лука, перца, говяжьего фарша, майонеза и сырого яйца. Его оставляют жариться на некоторое время, а затем сворачивают квадратом, нарезают на порционные кусочки, накладывают сверху салат и поливают тамариндовым соусом и кетчупом.

«Я ИЗ КОЛУМБИИ»

Брат Чимбени Юзеф знал о том, что я ищу квартиру, и познакомил меня с Юзри – управляющим нового бетонного трехквартирного дома на задворках Малинди. Его цена оказалась выше той, на которую я рассчитывала, и я пообещала подумать. Позже сотрудник гостиницы помог мне найти квартиру немного дешевле, но она оказалась мрачной и унылой.

Потом мы встретили Дэвида: на одной руке у него висела подружка из Ирландии, на другой – из Австралии. Он сказал, что одна семья сдает две комнаты, где я могла бы пожить.

Хозяин открыл ворота и проводил меня, сотрудника отеля и Дэвида со свитой по расшатанным лестницам в пахнущую сыростью комнату, где не было ничего, кроме коврика для молитвы и телевизора. В такое место мог вломиться кто угодно, и я подумала, что мой компьютер и камеру точно стащат, а посреди ночи ко мне вполне могут наведаться нежданные гости. Хозяин показал мне другую комнату в том же доме, с линолеумом на полу и грязной продавленной койкой. Общий туалет оказался всего лишь дырой в цементном полу, покрытом досками.

Некоторые помещения из тех, что мне предлагали, были просто ужасны, несколько людей попросту не явились на встречи, а хозяева нередко называли одну цену, а потом говорили: «Для иностранцев дороже». После всего этого мне стало ясно, что надо просто снять квартиру у Юзри. Дом его располагался в живописном квартале с петляющими узкими улочками и руинами, похожими на древние, и я была рада наконец остановиться и распаковать чемоданы.

Каждый день на ступеньках этого дома внизу сидела женская компания. Одна из женщин кормила грудью ребенка, другая запечатывала пакетики с острой и хрустящей кассавой, склеивая края над пламенем свечи.

Каждый день после обеда напротив большой мечети вылезали подремать на солнышко целые стаи кошек. Иногда они катались, демонстрируя свои животики. То тут, то там дремали местные жители. И те, и другие выглядели абсолютно расслабленными и удовлетворенными.

…Я пыталась не выделяться из толпы, но меня повсюду сопровождали окрики: Музунгу! (так называют туристов или белых). Меня постоянно преследовали люди, видимо, уже рисовавшие в своем воображении долларовые знаки. Я говорила, что родом из Колумбии, а не из США, и тогда избавиться от них удавалось быстрее. После этого каждый день на улице мне вслед летели окрики: «Колумбия!» Зазывалы пытались затащить меня в антикварные лавки и турагентства. Некоторые навязывались в друзья. Кто-то охотился за иностранными «подружками». Если с виду такие люди были похожи на наркоманов, я как можно скорее пыталась отделаться от них. Как правило, я вела себя вежливо, но сдержанно, чтобы ко мне не привязались. Порой спасала фраза: «Я здесь живу».

Мое «колумбийское» прикрытие позволяло также сэкономить деньги. Для туристов цены всегда были выше и росли в зависимости от того, откуда вы были родом. Колумбийская поп-певица Шакира пользовалась популярностью на Занзибаре, и это сыграло мне на руку. Между туристами, которые легко могли потратить пятьсот долларов в день, и местными, самые удачливые из которых зарабатывали по три доллара, существовала огромная пропасть. На Занзибаре богатство всегда было сосредоточено в руках меньшинства. На фоне большинства жителей Занзибара даже скромные туристы, которые тратят двадцать долларов в день, кажутся богачами.

УРОКИ СУАХИЛИ

Народ суахили (или васуахили) населяет территорию протяженностью почти в тысячу миль на восточном побережье Африки, от Сомали до Мозамбика. На языке суахили (или кисвахили) говорят более пятидесяти миллионов человек.

Я решила немного поучиться этому языку и пошла в университет, где познакомилась с Фаруком, невысоким, лысым и почти беззубым – обломки оставшихся зубов еле держались у него во рту. Однако у Фарука были чистая кожа и приятное лицо, он всегда ходил в мусульманской шапочке и оливково-зеленом костюме для сафари. Фарук согласился учить меня суахили и каждый день давал домашнее задание на несколько страниц.

Слово «суахили» происходит от арабского савахил – «живущие на берегу». В течение более чем тысячелетней истории взаимодействия народа с Ближним Востоком, Индией, Азией и Европой в языке суахили появилось много заимствований, в особенности арабских. Так как я некоторое время жила в Египте, я узнавала их.

«Потом» по-арабски бадейн, на суахили — бадайя. «Вода» по-арабски майя, на суахили — майи. «Кофе» по- арабски гахва, на суахили — кахава.

Некоторые заимствования изменили свое значение. Например, «ресторан» на суахили звучит как отель. В Малинди есть популярное местечко под названием «Отель Пассинг Шоу», я часто видела там обедающих людей, но никак не могла понять, где же номера, это был вовсе не отель.

Предложения на суахили такие длинные, что я порой забывала, о чем говорила вначале. А в ответ слышала еще более длинную фразу. Совершенно растерявшись, я обычно говорила: Кидого кидого – «Помедленнее».

Приветствия представляли собой необычайно вежливый диалог. Мне столько раз приходилось повторять эти слова в течение дня, что начинал заплетаться язык.

– Худжамбо! – Приветствие.

– Сиджамбо! – Ответ.

– Хабари? – «Как дела?»

– Музури сана. – «Очень хорошо».

Этот обмен любезностями часто продолжался вопросами: как учеба, семья и тому подобное?

На уроках Фарука я не только учила суахили. Когда я спросила его, какой партии он больше симпатизирует, CCМ или CUF, он ответил:

– Мы работаем в университете и не должны принимать чью-либо сторону. Но если бы не революция, я не был бы университетским преподавателем и вообще не имел бы профессии. До революции социальной мобильности попросту не существовало.

А вот что сказал Фарук по поводу символического значения числа «40» в исламской культуре: