Глазами любопытной кошки

– Сколько до Джамбиани? – спросила я.

Это была маленькая деревушка в другой части острова. Туристический сезон подошел к концу, и ряды бунгало стояли в ней заброшенными, так что я остановилась в гостинице «Оазис», где работал парень в дредах по имени Фидо.

В Джамбиани выращивают морские водоросли, экстракт которых используется всюду – от зубной пасты до лекарств. Большую часть урожая покупали две китайские компании – по четыре цента за килограмм сушеных водорослей. Разновидность водорослей, требующая более трудоемкого ухода, стоила восемнадцать центов за килограмм. Представьте, сколько свежих водорослей нужно собрать, чтобы получить килограмм сушеных!

Фидо повел меня на экскурсию по морской ферме. Повсюду валялись морские ежи, и я боялась наступить на них. Иногда они лежали под грудами водорослей, и их не было видно. Мы шли босиком и забрели далеко к приливным водоемам.

Во время отлива море уходило так далеко, что женщин, собиравших водоросли, почти не было видно. Каждая женщина аккуратно и бережно связывала свой улов в пучки. Некоторые собирали урожай и в больших корзинах относили его на голове в деревню, а затем для просушки раскладывали водоросли на земле. Каждая женщина работала на очень маленьком участке земли, и, сделав приблизительные подсчеты, я поняла, что этот тяжелый труд приносит очень скудный доход.

В два часа дня я попыталась сесть на даладалу до Стоун-Тауна, но поскольку расписание не соблюдалось, она пришла только в три часа. Солнце жгло нещадно. Фургон въехал в город и не остановился, но потом повернул обратно. Я волновалась, успею ли вернуться вовремя и провести последний урок танца живота.

Я уже готова была начать возмущаться, как услышала детские голоса, хором пищавшие: Пига пича! Меня окружили дети. В порванной одежде, с сопливыми носами, они, тем не менее, подпрыгивали на месте, желая фотографироваться. Я стала делать снимки и показывать их на маленьком экранчике. Дети визжали от восторга и тянули руки к камере. Мне не нравилось, что так много ручек пытается заляпать мой экран, поэтому я провела отвлекающий маневр. Взяв одного мальчика за руку, я закружила его. Дети тут же принялись спорить, кому кружиться следующим, и мне пришлось попотеть.

Наконец появилась даладала, и мне удалось скрыться от детишек. Среди пассажиров не оказалось ни одной женщины.

Многие из мужчин везли рыбу, которую они поставили у самого выхода, чтобы не провонял весь фургон.

В тот день я еле успела на урок.

ПРИЯТНАЯ ВСТРЕЧА

С моего приезда на Занзибар и до того дня, как у нас с Тариком состоялся разговор о его наркозависимости, я каждый день встречала его на улице. Гуляя, я всегда была уверена, что он идет за мной или поджидает меня где-нибудь за углом. Тем не менее с того рокового звонка я ни разу его не видела и сомневалась, что мы вообще увидимся снова.

В один из последних дней я шла по темным переулкам к «Икхвани Сафаа», чтобы послушать их в последний раз и попрощаться. Из-за угла возник знакомый, кажется, силуэт. Тарик? Только он, видимо, поправился на несколько килограммов и обзавелся более приличной одеждой. Я не поняла точно, был ли это он, поэтому, не обращая внимания, продолжала идти.

Когда я вышла из клуба, он ждал меня внизу. В итоге все было как в старые добрые времена: мы сидели на баразе, и у него всегда находилось «еще кое-что» мне рассказать – о том, как он проводит дни с Лейлой и больше не принимает наркотики. Потом я встала, чтобы уйти, и он сказал:

– Кстати, забыл сказать: отец чувствует себя хорошо. – А потом просто добавил: – Мачеха вернулась. В понедельник я уезжаю в Кению.

ИМПРОВИЗИРОВАННАЯ ВЕЧЕРИНКА

Мы с Эммой встретились в шикарном ресторане «Ливингстон».

– Ты пропустила таараб, – сказала она.

Я оглянулась и увидела музыкантов, в том числе Абдула, барабанщика из «Икхвани Сафаа». Я подошла поздороваться, и он познакомил меня с Матоной, который, по слухам, был лучшим музыкантом на Занзибаре. Я давно мечтала увидеть его, но не знала, как это осуществить. Абдул рассказал ему, что я танцовщица, и Матона открыл футляры с инструментами. Он играл на уде и скрипке, а Абдул – на барабанах. Они исполняли старые арабские песни, и каждый демонстрировал свое виртуозное мастерство. Я с удовольствием танцевала, и наша импровизированная вечеринка привлекла целую толпу зрителей из соседних ресторанов и баров, люди собрались у окон. Мы еще долго не расходились – это было похоже на встречу старых друзей.

ПРОЩАЛЬНЫЙ ВЕЧЕР

После занятия йогой Эмма устроила мне прощальный вечер. Пришли Матона, Абдул и ученик Матоны, который играл на уде. На вечеринке была толпа народу, причем многих я не знала, ну а из знакомых были Сауд, директор «Икхвани Сафаа» из Танзании, Нассор Амур (он играл на гануне) и даже Тарик. Среди гостей были также владелец местного ресторана с женой и ребенком, женщина, торговавшая лимонадом и хрустящей кассавой у моего дома, ее маленькая дочка и Амар, дочь Сахар, а также все йогини из нашей группы. Мы праздновали на балконе музыкальной академии, который выходил на улицу; оттуда открывался вид на море. Я по-прежнему была в одежде для занятий йогой, платок для танца живота лежал в сумке.

На закате музыканты принялись настраивать инструменты. Потом они играли, а я танцевала. Соседка Эммы, которая была родом из Палестины, поверить не могла, что американка способна понять арабскую музыку. Я заставила ее подняться, и мы станцевали вместе. На ней была туника, и я повязала свою шаль ей на бедра. Мне нравился ее арабский стиль, и я надеялась, что после меня она возьмется преподавать танец живота на Занзибаре.

Мы сфотографировались, а потом Эмма, Тарик и я пошли в сады Фородхани полакомиться занзибарской пиццей. Я уже несколько недель не была в этом месте, которое стало для меня таким родным. Оно как нельзя лучше характеризовало Занзибар.

Позже я поднялась к себе и начала собирать вещи. Я включила новый диск на ноутбуке, и зазвучала тихая, меланхоличная мелодия – «Сорок дней». На душе у меня вдруг стало тяжело. В моей жизни было так много поводов для радости, а большинство людей в Африке, увы, не могли похвастаться тем же. Я постоянно открывала что-нибудь новое, замечала что-нибудь интересное на горизонте и могла заняться чем угодно. Многие мои знакомые из процветающих стран имели хорошие перспективы и возможность свободно реализовывать свои мечты.

Я снова и снова включала песню «Сорок дней», переживая, что мой друг (который, как я теперь поняла, был настоящим другом), вместо того чтобы наслаждаться молодостью и использовать свой потенциал, вынужден бороться с ядом, с наркозависимостью – следствием коррупции и алчности, разрушающих жизни и подрывающих основы общества. С тяжелым сердцем я размышляла о Занзибаре и о целых поколениях населявших его людей, чьи муки глубоко въелись в здешнюю почву – рабство, кровопролития, нынешняя разруха. Я думала о Тарике, в судьбе которого, как в зеркале, отражалось все произошедшее с этим островом, размышляла о том, что надежда еще есть, но, чтобы пламя не погасло окончательно, нужно прилагать огромные усилия. Песня «Сорок дней» звучала снова и снова. Я была благодарна судьбе за то, что все-таки отыскала свою любимую песню – «Афкари» (что в переводе означает «мечты»), и за то, что могу позволить себе такую роскошь – отправиться на поиски мечты.

ИОРДАНИЯ

НА МЕСТЕ

Самый большой «Старбакс»[34], который я видела в жизни, стоит на потрескавшейся земле, в окружении пустырей и каменных домов. Этот город – почти одна сплошная стройка и кричащие американизмы. Здесь «Бургер Кинг», KFC и «Пицца Хат»[35] считаются заведениями высокого уровня. В гипермаркете «Сэйфвэй» продается все – от испанского гороха до плоскоэкранных телевизоров. Создается резкий контраст между ярко подсвеченными пластиковыми вывесками иностранных фастфудов и гигантскими неоновыми ведрами с изображением полковника Сандерса[36]. Сам