бригадир колхоза), П. Ф. Шутров (бывший бригадир полеводческой бригады), члены ВКП(б) М. И. Миронов (бывший завуч средней школы), П. П. Прошин (бывший старший механик МТС), Р. Л. Шандаевский (бывший зав РАЙФО Усвятского района). Все они, поступив на должности старост и волостных старшин, за исключением А. Л. Шитикова, служившего полицейским, являлись агентами полиции, принимали участие в вылавливании партизан, неоднократно водили карательные отряды в места дислокации партизан[471]. Численность полицейской агентуры в крупных городах исчислялась сотнями, а то и тысячами человек. Так, в Калинине насчитывалось 1500–1600 агентов, в Калуге – 600–700[472]. Произвести точный подсчет этой категории коллаборационистов невозможно ввиду отсутствия исчерпывающих данных. Однако уже в ноябре 1941 г. в секретном приказе № 42 имперский руководитель СС Г. Гиммлер констатирует: «Уже сейчас действующие группы располагают хорошей работающей сетью осведомителей и, прежде всего, в их распоряжении находятся… заслуживающие доверие гражданские осведомители»[473].
Ввиду децентрализованности органов полиции ее личный состав не имел единой формы одежды, различия существовали даже в пределах той или иной области. Так, полицейские Всходного района Смоленской области носили немецкую форму с белой повязкой на рукаве, полицейские Знаменского района – красноармейскую форму с такой же белой повязкой. Полиция других районов Смоленщины вообще не имела форменного обмундирования, отличительным знаком была лишь та же нарукавная повязка[474]. Каждая повязка имела порядковый номер и заверялась оттиском печати местной комендатуры[475]. Однако в большинстве тыловых районов группы армий «Центр» ношение полицейскими форменного обмундирования не предусматривалось. Единственным отличительным знаком была белая нарукавная повязка с надписью на немецком языке «Ordnungsdienst», названием населенного пункта и личным номером полицейского. Номер нарукавной повязки вносился в служебное удостоверение, которое каждый сотрудник полиции был обязан иметь при себе, причем удостоверение было действительно лишь при наличии советского паспорта или удостоверения личности[476].
Что касается эффективности работы полиции в целом, выразительную оценку этому дает в своем донесении от 3 декабря 1942 г. начальник тылового района группы армий «Центр»: «Полиция повсеместно хорошо зарекомендовала себя и сегодня является существенным фактором для усмирения страны… Сегодня уже нельзя обойтись без помощи местной полиции в деле усмирения населения»[477]. Подобную оценку работе полиции дают и советские военнослужащие и партизаны. Так, вышедший из окружения лейтенант, герой Советского Союза П. Е. Брайко, ставший впоследствии командиром партизанского полка, показал: «Нужно сказать, что эта полиция была гораздо хуже немцев. Немец – это все-таки чужой человек, он не знал обычаев, способностей и хитростей местного населения, а свой человек, своя сволочь могла разгадывать русских людей и немцев учила»[478].
Помимо своих прямых обязанностей гражданская полиция по мере необходимости придавалась для усиления германским частям, частям РОА и другим воинским коллаборационистским формированиям на период проведения антипартизанских операций[479]. При этом полицейские несли большие потери, немногим меньшие, чем потери немцев. Так, во время боев на территории Калининской области в июле – августе 1942 г. с партизанской бригадой Короткова были убиты 21 немец и 14 русских полицейских, взято в плен 3 немца и 4 полицейских [480]. При столкновении в тот же период с партизанским отрядом Бати погибло 2 немца и 2 полицейских[481], в боях с партизанским отрядом Сакмаркина из бригады Короткова убиты 91 немец и 10 полицейских[482]. Во время налета партизан на населенные пункты Зайцево и Грибово уничтожено 18 немцев и 5 полицейских, ранено 5 полицейских[483].
С другой стороны, эффективность работы органов полиции не была абсолютной. Полиция нередко не обеспечивала должного порядка в оккупированных городах и селах, далеко не всегда могла обезопасить их от партизан, а зачастую проявляла перед партизанами полное бессилие. Среди полицейских царила недисциплинированность. Так, по Зубцовскому району Калининской области в течение июня – июля 1942 г. начальник районной полиции Долгополов, судя по его приказам, в основном выявлял нарушения, нежели успехи своих подчиненных. В частности, дежурные общего отдела систематически нарушали устав службы охраны, неправильно используя дежурных[484], многие полицейские без надобности входили в камеры, вели с задержанными посторонние разговоры, пренебрегали военной выправкой, не отдавали честь служащим немецкой комендатуры, жандармерии, работникам горуправы[485]. При реквизициях у населения советского и немецкого военного обмундирования полицейские нередко допускали злоупотребления своими полномочиями[486]. Причем полицейские допускали аналогичные нарушения даже после неоднократных предупреждений и взысканий. Так, охранник Г. И. Ильинков неоднократно засыпал на посту, охранник Т. П. Гуров систематически опаздывал на работу, охранник А. А. Сараев не реагировал на замечания по поводу неотдачи чести служащим комендатуры, охранник А. Ф. Капралов халатно относился к работе, не обращая внимания на неоднократные предупреждения[487] . Подобные случаи зарегистрированы повсеместно, причем они возросли с июля 1943 г., когда положение на фронте изменилось в пользу Красной армии, что привело к деморализации личного состава полиции. Так, отчет командира корпуса охранных войск Центральной административной группы от 31 августа 1943 г. указывает, что в период с мая по август 1943 г. эффективность охранной деятельности полицейских резко снизилась. В частности, количество удавшихся случаев минирования партизанами дорог и мостов изменялось следующим образом: май – 166, июнь – 437, июль – 463, август – 769[488]. А при инспектировании полицейских управлений и станов довольно часто отмечались недостатки, недисциплинированность полицейских. Так, военная комендатура города Погара Орловской области 2 августа 1943 г. констатировала, что «в последнее время стали неоднократно замечаться случаи, что стрелки службы охраны порядка, будучи в пьяном виде, с оружием в руках наносят угрозы мирному населению»[489]. Интересно, что гражданское население в этот период, согласно упомянутому отчету командира корпуса охранных войск Центральной административной группы, стало терять доверие к органам полиции, умалчивать о налетах партизан, скрывать случаи грабежа местных жителей партизанами[490].
Подобно сельским старостам, полицейские в селах и их семьи были заложниками нацистов. Так, при переходе полицейского к партизанам его семью репрессировали. Нередко заложниками становились сами служащие вспомогательной полиции – если их сослуживцы «предавали начальство», оставшиеся полицейские отправлялись в лагеря или расстреливались[491]. Очевидно, система заложничества давала свои результаты. Так, количество завербованной партизанами агентуры среди полицейских в полосе действия Калининского фронта на июнь 1943 г. составило самую малочисленную группу – всего 7 человек[492]. Однако процесс разложения органов гражданской полиции усилился с лета 1943 г. Так, только за август 1943 г., согласно отчету командира корпуса охранных войск Центральной административной группы, из полиции дезертировало 212 человек, а также 204 добровольца из частей и подразделений РОА. Это достигалось как участившимися налетами партизан на опорные пункты службы порядка (94 налета за август), так и изменившимся характером пропаганды, стремящейся доказать, что перешедших к партизанам полицейских ждет не расстрел, а прощение, возможность искупить свою вину. С этой целью партизаны, подбирая раненных при налетах полицейских, оказывали им помощь, накладывали повязки на раны[493]. Иногда действия германских властей провоцировали полицейских на переход к партизанам. Так, согласно итоговой сводке ЦШПД при Ставке ВГК за октябрь 1943 г., в поселке Новоселье Калининской области немцы распустили полицию. В результате часть полицейских, будучи лишена средств к существованию, ушла к партизанам[494].
Судебная система на оккупированных территориях формировалась поэтапно. До ее введения судебные функции брали на себя немецкие комендатуры, которые в основном накладывали один вид наказания – расстрел по закону военного времени. Обзор нормативных актов германских оккупационных властей приводит к заключению, что подобные меры применялись не только к виновным в совершении уголовных преступлений, но и административных проступков. Так, летом – осенью 1941 г. в оккупированных районах
